Фригорист - [2]

– Господи! – простонал Стрелков, не узнавая своего голоса, таким чужим и далеким он ему показался, – оторвало взрывом!

Он даже немного успокоился, когда проговорил эти слова. В конце-концов он остался жив в такой переделке, и даже с одной рукой, тем более правой, как-нибудь протянет и даже сможет прокормить семью. Мысль о семье, какой бы несвоевременной она ни была, отвлекла его от происходящего и немного успокоила. Как если бы это было некой скрытой и спасительной возможностью самоидентификации. Эта мысль возвращала его в привычную среду, в житейский круг, из которого он чуть не выбыл. Семья, являвшаяся целью жизни, озарила на мгновение смыслом всю эту кошмарную ситуацию. И все-таки… все-таки… в глубине души народилось и теперь давало о себе знать какое-то неопределенное тревожное чувство. Словно воспоминание о неизжитом за тысячи лет атавизме, тонкая и едкая ухмылка потаенной сущности, имевшей сходство с первобытными формами жизни. Да, рука у него была, хотя он ее и не видел, так как он, как ему казалось в тот момент, ощущает ее. Он вспомнил что-то о фантомных болях, когда люди, потерявшие конечности, чувствуют в них боль. Но в том-то и дело, что он не ощущал боли в оторванной руке. Правда, это воспоминание, а точнее обрывок воспоминания, пронесся у Сергея Петровича в мозгу с космической скоростью. Он вспомнил, где он находится, и что сейчас не время предаваться размышлениям, а нужно что-то делать, чтобы выбраться из этой гребаной лаборатории.

Он все-таки выбрал место, оперся о пол рукой, которой не было! и поднялся. Теперь он посмотрел на правую руку. Ее не было точно так же, как не было и левой.

– Твою мать! – прошептал Стрелков, холодея от страха, так как без обоих рук ему точно не выжить в этом жестоком мире.

Его голова упала на грудь, и он уже подумывал о том, чтобы остаться здесь и сгореть заживо, когда увидел пол под своими ногами. Ног не было тоже! Не было ног, как не было и всего остального тела, которое он мог видеть (или мог не видеть? или не мог видеть?). Его всего не было! Но ведь как-то он стоял на этом чертовом полу, ощущая под ногами твердое основание и влагу от прилипшей к телу одежды. Он даже чувствовал, что на запястье левой руки, на кожаном ремешке у него надеты часы. Ничего не понимая, Стрелков принялся себя ощупывать. Руки, которых не было, говорили ему о том, что и руки, и другие части тела у него, Сергея Петровича Стрелкова, есть, потому что он чувствовал прикосновения, чувствовал мокрые джинсы и пиджак, ощущал тактильно грудь, живот и даже…

– Просто у меня что-то с глазами, а вернее с головой, – подытожил Петрович, так как всю окружающую его обстановку он видел.

Дальше рассуждать у него не было времени – голубое шипящее пламя, ворвавшееся в комнату со стороны входа, стало желтеть, разгораться все ярче и ярче, окутывая предметы и то, что осталось от них, бегущим, грозно клубящимся облаком. Комната быстро наполнялась едким удушливым дымом. Прикрывая лицо полой пиджака, которую он машинально нащупал, Стрелков бросился к двери. Во втором отсеке лаборатории, ближайшей к выходу, пожар полыхал уже вовсю. Сергей Петрович в несколько прыжков добрался до выхода и, пробежав коридорчиком, выскочил на улицу, едва не споткнувшись о тело охранника, лежащего у распахнутой двери с дыркой в голове.

* * *

Пошатываясь, почти ничего не видя вокруг себя, Стрелков сделал пару десятков шагов и наткнулся на некрашенную скамью, неведомо каким образом и с каких пор, обосновавшуюся во дворе сельхозинститута. Чуть не перелетев, через нее, Сергей Петрович, повернулся и, боясь, что скамейка исчезнет из вида, точно так же, как пропал он сам, опустился на нагретое солнцем сиденье. Положив невидимую голову на ладони невидимых рук, которые поставил на невидимые колени, он тяжело вздохнул и вспомнил, как неплохо, в общем-то, начинался сегодняшний день.

* * *

Теплым июньским утром Сергей Петрович Стрелков – высокий плотный мужчина сорока двух лет – неторопливо шагал по тротуару. Плетеные туфли из коричневой кожи приятно сидели на ноге, придавая походке дополнительную упругость. Поясной ремень, под который была заправлена новая серая рубашка, поддерживал синие джинсы на слегка округлом животе. Довершал наряд Сергея Петровича легкий, цвета индиго пиджак с закатанными до половины предплечья рукавами.

Насвистывая под нос какую-то незамысловатую мелодию, Стрелков пересек широкую, запруженную транспортом дорогу и, пройдя еще пару кварталов, свернул на узкую, почти безлюдную улицу. В конце улицы стоял кирпичный дом-особняк, принадлежавший до революции богатому тарасовскому купцу. Нырнув под арку, Сергей Петрович очутился в просторном, заваленном всякой всячиной дворе, куда выходила одна из дверей особняка, и вошел внутрь.

В большой комнате, одна часть которой служила чем-то вроде конторы, а другая – мастерской, стояло два стола, за одним из которых сидел маленький лысоватый мужчина в клетчатой рубашке и сосредоточенно заполнял какой-то бланк. В дальнем конце комнаты парень в рабочей спецовке колдовал над черной штуковиной цилиндрической формы.