Фридрих Великий - [95]

При дворе и в семье Фридриха часто плелись интриги, вызываемые завистью и антипатией. Король наблюдал за ними с удовольствием и порой, несомненно, поощрял их. Ему нравилось стравливать людей друг с другом, издеваться над человеком и ждать, как долго предмет насмешек будет это безответно сносить. Фридрих любил провоцировать людей. Он обожал спорить и спорил грубо, настаивал на своем, проверяя силу и обоснованность аргументов, наслаждаясь словесной перепалкой. Его собеседникам приходилось быть осторожными, и наиболее опытные прекрасно знали, насколько далеко можно зайти. Фридрих не выносил чрезмерной фамильярности; заявления противной стороны должны были быть вежливыми, а не прямыми и жесткими. Более всего ему не нравилось, когда содержание разговора доводилось до лиц, не принадлежащих к его окружению. Но Фридрих умел быть в высшей степени деликатным, особенно с незнакомцами, неуверенными в себе или растерянными. Бедный учитель-викарий шел в Потсдам из Йены, находящейся за 250 миль, с какой-то жалобой и совершенно без денег; в садах Потсдама он был представлен королю несколькими находящимися в увольнении офицерами, которые, желая подшутить, сказали ему, как себя следует вести. Фридрих внимательно выслушал все, удовлетворил его жалобу и лично позаботился, чтобы голодного викария накормили в Сан-Суси.

Те, кто имел опыт, знали, что лучше дать королю возможность выговориться и помолчать, когда на него находит охота пошутить, им было известно, что Фридрих уважает искренние мнения с разумной аргументацией, а откровенность самого Фридриха является своего рода комплиментом — король считал, что двусмысленность оскорбительна. Все высоко оценивали широту его взглядов и способ ведения беседы, вежливые обороты речи, остроумие, красоту выразительного голоса — если не считать некоторую эксцентричность: Фридрих произносил «т», как «д». «Он облагораживал любую тему, — говорил принц де Линь, сам приятный и одаренный человек. — Он мог подхватить первые сказанные вами слова и повернуть их так, чтобы извлечь из них очень интересный предмет для разговора». Все находили занимательным беседовать и, видимо, спорить с Фридрихом, даже когда это было страшновато.

Как и при других дворах, здесь возникали неловкие ситуации. Но никогда не было ничего подобного тому, что произошло в июле 1750 года, когда в Берлин вновь приехал Вольтер.

Глава 10 РАСПЛАТА ЗА ИЗВЕСТНОСТЬ

Фридрих, занятый войнами и управлением королевством, теперь реже обменивался письмами с Вольтером. Топ посланий короля становился все более самоуверенным, твердым, все менее просительным, не как при обращении ученика к учителю, а как равного искателя истины к равному. И возможно, именно этот изменившийся тон поразил и несколько смутил адресата. Вольтер прекрасно осознавал свое положение — он император европейской мысли. А императоры не терпят равных себе. Фридрих теперь без опаски высказывал мнение в отношении какой-либо книги в бескомпромиссных выражениях человека, не ожидающего возражений. Это продолжалось несколько лет. «Анекдоты о личной жизни Людовика XIV доставили мне удовольствие, — писал он в декабре 1746 года, — однако не могу сказать, что я нашел там нечто новое… в каждом столетии авторов-современников обвиняют в том, что они становятся жертвами либо горькой сатиры, либо глупой лести». «J’ai ètè ravi, — говорил король Вольтеру, — de voir les changements et les additions que vous avec fait à votre ode»[146]. Это вовсе не язык робкого ученика.

Фридрих тем не менее дал попять, что ожидает еще одного визита этого маститого мыслителя в Берлин: «J’ai la folie de vous voir!»[147] — написал он в июне 1749 года. Как в прежние дни, они обменивались литературными замечаниями, и Фридрих спрашивал одобрения или совета по поводу собственных сочинений, особенно стихотворных. В ответах Вольтера сквозила лесть: «J’ai toujours pris la libertè de vous aimer»[148], — но он тут и там постоянно вставлял язвительные замечания. Он прослышал, что д’Аржан, имевший прозвище Исаак, позволял себе делать нелюбезные замечания о предыдущем посещении Вольтером Берлина. Д’Аржан и вправду раскусил его, но… «Я от всего сердца прощаю его, лучшего в мире друга», — говорил Фридриху этот славный малый каким-то уж слишком сладким голосом.

Вольтеру было пятьдесят шесть лет. В последнее время условия его жизни и репутация были изменчивыми. После нескольких неудач Вольтера в 1746 году избрали во Французскую академию, ему удалось ненадолго вновь завоевать расположение Людовика XV, написав в 1745 году либретто для комедийного балета на музыку Жана Филиппа Рамо к свадебной церемонии дофина. Однако он по-прежнему оставался объектом как глубоких симпатий, так и антипатий, и некоторая благосклонность двора далеко не везде способствовала росту его популярности. Вольтер жил в доме своей любовницы, маркизы де Шатле, в Лотарингии.

10 сентября 1749 года маркиза умерла при родах, младенец также вскоре умер. Ей было сорок три года[149]. У него больше не было причин отказываться от поездки в Берлин, если Фридрих так этого хочет, но Вольтер не знал, насколько без личных контактов в течение шести лет сохранились их прежние отношения. Его не порадовали бы слова Фридриха, сказанные Альгаротти, что благородный гений в Вольтере уживается с низкой душой — «злобной обезьяны, но он мне нужен для занятий французским языком». Вольтер попросил Фридриха почтить его крестом