Фридрих Великий - [106]

Однако игра продолжалась, на столе были карты, которыми можно было играть, а играл он умело. Личностные факторы в ряде случаев не благоприятствовали установлению мира или дружественных отношений между Францией и Пруссией. Maitresse-en-titre[175] Людовика XV, мадам де Помпадур, обладала громадным влиянием: в декабре 1750 года Фридрих отправил тревожное письмо в Париже Шамбрие, попросив срочно проанализировать ее влияние на внешнюю политику. К 1751 году де Помпадур, как равная с равной, обменивалась письмами с Марией Терезией. Докладывали, что она действует в интересах Британии и настроена особенно враждебно по отношению к Пруссии. Фридрих наказывал Маришалю, находившемуся в то время в Париже, не вмешиваться в интриги между мадам де Помпадур и утонченной мисс Мерфи. Мадам де Помпадур прекрасно знала, что король Пруссии в избранном кругу обычно отзывается о ней в оскорбительных выражениях. Она симпатизировала идеям Кауница, но одна женщина, какой бы влиятельной она ни была, не способна сразу изменить политику большого государства. Одна из главных посылок, на которых Фридрих строил свои планы, продолжающаяся вражда между Францией и Австрией, оказывалась под все большим вопросом.

Следующая сценка в этом спектакле разыгралась в Северной Европе. Фридрих справедливо предположил в своем «Первом политическом завещании», что Ганновер все меньше будет интересовать Британию, — это не тот вопрос, которым британский суверен мог разбудить страсти в британском парламенте. А одно из положений британского закона о содержании королевской семьи специально исключало возможность ведения Британией войны в защиту территорий, не принадлежащих короне, другими словами, в защиту Ганновера. Тем не менее Ганновер все еще оставался политическим фактором, и в течение 1753 года в письмах Фридриха, особенно в Стокгольм и Санкт-Петербург, неизменно упоминались подозрения Георга II относительно намерений Пруссии. Оснований для таких подозрений не было, однако они использовались для подготовки соглашения о субсидиях между Британией и Россией, которое двумя годами позже выльется в полновесный англо-русский договор. Этот договор называли оборонительным против Пруссии или Франции, но он явно был направлен на то, чтобы создать противовес именно Пруссии. Британский посол[176] в Санкт-Петербурге старался получить гарантии, что русский корпус появится в Ливонии и начнет военные действия в Балтийском регионе в поддержку Ганновера против Пруссии, если появится такая необходимость. Эта проблема активно обсуждалась в августе 1753 года. По мнению Кауница, окончательный разгром короля Пруссии — его цель — потребует сотрудничества с Россией. Австро-российские отношения и впрямь улучшились и, если бы не Польша, были бы почти хорошими. Россия имела территориальные притязания на Балтике, а также в Польше. Ей не хватало денег. У Британии денег было много.

Фридрих надеялся, что австро-российские бумаги — у него были все копии, — если их послать Маришалю для информирования Парижа, помогут прояснить неприятности, перед лицом которых он оказался. В декабре 1753 года и в июне 1754 года он предъявил соответствующие документы французам. Однако становилось все более очевидным, что они не произвели ожидаемого эффекта и не послужили росту сочувствия со стороны Парижа. В депешах Маришаля порой содержались намеки на холодность и скептицизм главного французского министра, маркиза де Сен-Контеста. «Меня не удивляет, — писал Фридрих в октябре 1753 года, — что он ничего не знает об этих переговорах, но я могу ручаться за достоверность того, что ты ему показал». Срок действия франко-прусского договора — оборонительного Бреславского договора — истекал в марте 1756 года.

Предполагалось, что самая важная для Фридриха point d’appui[177] в это время находится в Париже. Очень большое значение имели качество его представительства там и надежность связи. К сожалению, Фридрих допустил в этом отношении ошибки. Его послом был высокочтимый милорд Маришаль. Более преданного слуги найти трудно, но Фридрих не полностью использовал его способности. Он обращался к Маришалю по таким вопросам, как поиски умелого повара, специалиста по соусам! Король сопроводил эту личную просьбу извинениями — Маришаль уже подал прошение об отставке, и прощальное благодарственное письмо Фридриха являет собой пример элегантности и уважения. Но в то же время он дал указание одному из дипломатов в парижском посольстве, барону фон Книпхаузену, направлять ему регулярные подробные личные доклады о происходящем во Франции. Вопрос об измене не стоял — Книпхаузен должен был выполнять эту работу под присмотром Маришаля, — однако это показывало, что между ними не было полностью доверительных отношений. Доклады Книпхаузена какое-то время принимались как удовлетворительные, но вскоре ему стали выговаривать за то, что он не делает их более интересными! Беда, связанная с международными отношениями, которая уже незаметно подбиралась к Фридриху, наверняка в определенном смысле коренилась в недостатках его связи с Парижем.

Маришаль по собственному желанию ушел в отставку. Доклады Книпхаузена недолго удовлетворяли короля. Они, говорил Фридрих, противоречивы и поверхностны — они походили на сплетни, собранные у одной-двух знакомых женщин, и страдали отсутствием серьезного анализа; король был не доволен. Во Франции появился новый министр — Сен-Контест умер, и министром иностранных дел стал граф де Руай. Фридрих надеялся, что Книпхаузен заведет новые полезные знакомства среди окружения Руайя, но посланник не торопился. 26 октября 1754 года король потребовал от Книпхаузена лучше относиться к обязанностям по службе, иначе его придется заменить.