Фридрих Великий - [100]

Фридрих получил также информацию о том, что в Санкт-Петербурге развернута беспрецедентная кампания против проституток и беспутных женщин. Почему? Чего ради затеяли это «grande persècution contre се sexe fèminin»[159]? К чему такие строгости? Все делается по приказу императрицы? Русского министра Бестужева? В чем смысл? В апреле 1751 года умер старый король Фридрих Шведский, и сестра Фридриха, Ульрика, стала королевой. Прусский король направил ей соображения относительно обороны Финляндии, а она попросила, чтобы его друг Кейт поделился с ней советами и мыслями, поскольку он был экспертом по России. Финляндия занимала огромную территорию, и войск было явно недостаточно. Ульрика имела собственные коды и подробно обо всем информировала Фридриха.

Фридриху не нравились усилия России привлечь Данию к альянсу, чтобы тем самым оказать давление на Швецию, однако были у него также и сомнения относительно очевидного желания Франции заручиться шведской поддержкой — было неясно, во что все это может вылиться. Он хотел, чтобы в Балтийском регионе и на северных границах Пруссии не накалялись политические страсти. Самое главное, чтобы Швеция не давала России ни малейшего повода рассматривать свою политику как враждебную, и Фридрих в ноябре 1751 года строго-настрого предупредил об этом Ульрику. Несомненно, писал он, что вооруженная австрийцами Россия является ее реальным противником, но у нее не должно быть никакого «prètexte de pouvoir vous attaquer»[160]. Он соглашался, что открытая агрессия в настоящее время, может быть, и маловероятна, но Россия — и Австрия, — безо всякого сомнения, надеются сделать Швецию зависимой от России.

Фридрих писал Ульрике, что в их частной переписке следует отказаться от всяких церемоний. Он был доволен, что ее муж, Адольф, пообещал сохранить конституцию. Переписываясь с сестрой, Фридрих был благоразумен, спокоен, возможно, несколько встревожен, никогда не допускал никаких агрессивных высказываний. Фридрих, однако, как всегда, не питал никаких иллюзий. Когда ему сообщили — на этот раз не сестра, а посольство в Стокгольме — о предложении, чтобы маленький принц Густав, его четырехлетний племянник, был официально обручен с принцессой Магдаленой из Дании, которой тоже было четыре года, Фридрих язвительно написал, что Швецию еще не защищали марьяжи с принцессами, не вышедшими из младенческого возраста. Самой насущной необходимостью остается наращивание войск в Шведской Финляндии.

Семейные вопросы были неотделимы от дипломатических сделок. Самой любимой родственницей Фридриха всегда оста-вилась Вильгельмина. Он был ее «très fidèle frère et serviteur»[161]. Только она, писал он в октябре 1747 года, способна возродить в нем любовь к жизни, которая, казалось, уже умерла. Вильгельмина обратилась к нему за советом, когда ее мужа, марк-графа Байрейта, в начале 1751 года Франция попросила дать обещание, что на имперских совещаниях он не станет выступать против ее пожеланий. За это маркграф получит субсидию, достаточную для содержания 15 000 солдат, — 30 000 экю в мирное время и вдвое больше во время войны. У короля Франции было естественное и неослабевающее желание влиять» на германские дела, хотя единственным официальным обоснованием этого был статус гаранта Вестфальского договора, который поставил точку в Тридцатилетней войне. Что по этому поводу думает Фридрих?

Он уже сталкивался с предложениями такого рода. В октябре того же года в связи со сходным предложением с ним советовался герцог Вюртембергский, ему Франция в случае войны обещала оплатить содержание 4000 солдат; герцога обидело нежелание Франции дать какую-либо часть денег в виде аванса. В то время монархи не могли иметь влияния, если были не способны выставить войско или предложить военную помощь. Фридрих знал, что Байрейт очень нуждается в деньгах. Он посоветовал Вильгельмине, что вполне допустимо немного поторговаться. Солдаты могли бы быть указаны лишь на бумаге, а призваны — на что, собственно, придется тратить деньги, — когда появится реальная необходимость — это один вариант. Другой вариант заключается в том, чтобы настаивать на увеличении размеров субсидии, но Фридрих считал это маловероятным; он знал, что Франция контактирует со многими германскими монархами и вряд ли пойдет на уступку, но попробовать стоит. Что касается его собственного кошелька, быстро добавил он, то он пуст[162]! Письмо заканчивалось приглашением Вильгельмине нанести ему неофициальный визит, «ипе visite de bonne amitiè fait en rob е de chambre»[163], который намного приятнее холодных официальных визитов с их церемониалом и этикетом, скучных для обеих сторон. Их следствием бывает лишь благодарное облегчение после того, как все закончено.

Он всегда писал Вильгельмине, не сдерживая эмоций. «Ты была совершенно права, предположив, что маркграф Шведта (их зять женат на сестре Софи) останется верен себе, — написал ей Фридрих в феврале 1752 года. — Он заставил своего брата приехать к себе и принял его с непристойной вульгарностью, которая тебе хорошо известна. И скажи мне, отчего это маркграф Ансбаха так хочет, чтобы я продлил срок действия наших семейных договоренностей? Он прислал сюда какого-то лунатика, которого называет министром кабинета, некоего фон Гюттера…» и так далее. Несомненно, для него было большим облегчением иметь возможность излить тревоги и презрение к соседним монархам перед тем, кого он любил и кто его понимал.