Фрейя Семи Островов - [4]

Когда проницательный старикан перестал бормотать, в доме воцарилась тишина. Те двое забавлялись очень тихо и, несомненно, от всей души. Какое более поглощающее и менее шумное развлечение могли они найти, чем строить планы на будущее? Сидя рядышком на веранде, они, должно быть, смотрели на бриг — третьего участника в этой увлекательной игре. Без него не было и будущего. Он был для них и счастьем, и домом, и великим свободным миром. Кто это сравнивал корабль с тюрьмой? Пусть меня с позором повесят на ноке, если это справедливо. Белые паруса этого судна были белыми крыльями — пожалуй, «крылами» звучит поэтичней, — белыми крылами их парящей любви. Парящей — относится к Джесперу. Фрейя, как все женщины, крепче держалась мирских условностей.

Но Джеспер оторвался от земли с того самого дня, когда они вместе глядели на бриг и между ними простерлось молчание — то молчание, какое является единственной совершенной формой общения между существами, наделенными даром речи, — и когда он предложил ей разделить с ним обладание этим сокровищем. Конечно, он презентовал ей бриг весь, целиком. Но ведь его сердце было отдано бригу с той минуты, когда он купил его в Маниле у пожилого перуанца в скромном чёрном суконном костюме, загадочного и велеречивого. Быть может, тот украл его у берегов Южной Америки, откуда, по его словам, приехал на Филиппины «по семейным обстоятельствам». Это «по семейным обстоятельствам» звучит определённо хорошо. Ни один истинный кабальеро не станет продолжать расспросы после такого заявления.

А Джеспер, конечно, был настоящим кабальеро. Бриг же был весь чёрный, загадочный и очень грязный: потускневшая жемчужина моря, или, вернее, заброшенное произведение искусства. Да, он, несомненно, был художником, этот неведомый строитель, придавший безукоризненные очертания корпусу из самого твёрдого тропического дерева, скреплённого чистейшей медью. Одному богу известно, в какой части света был построен этот бриг. Сам Джеспер не мог разузнать его историю от своего велеречивого мрачного перуанца — если парень был перуанцем, а не переодетым чёртом, как шутливо утверждал Джеспер. По моему мнению, бриг был так стар, что едва ли не принадлежал последним пиратам или торговцам невольниками; а быть может, он был клиппером, а прежними хозяевами были торговцы опиумом или контрабандисты.

Как бы то ни было, но бриг был в полной исправности, как будто его только что спустили на воду; он слушался руля, словно был гичкой, ходил под парусами, как волшебное судно, и, подобно красивым женщинам, прославившимся в истории своей бурной жизнью, казалось, хранил секрет вечной молодости. Поэтому ничего неестественного не было в том, что Джеспер Эллен обращался с ним, как влюбленный. Такое обращение вернуло бригу блеск его красоты. Джеспер покрыл его несколькими слоями лучшей белой краски, так заботливо, искусно, артистически наложенной и поддерживаемой в такой чистоте его запуганным экипажем из отборных малайцев, что драгоценная эмаль, какою пользуются ювелиры для своих изделий, не могла выглядеть лучше и быть нежнее на ощупь. Узкая позолоченная кайма опоясывала его изящный корпус, и своей красотой бриг легко затмевал любую увеселительную яхту, когда-либо появлявшуюся в те дни на Востоке. Должен сказать, что я лично предпочитаю тёмно-малиновую кайму на белом корпусе: она выделяется рельефнее и стоит дешевле. Так я и сказал Джесперу. Не тут-то было! Он признавал только лучшее листовое золото, хотя, в сущности, никакое украшение не могло быть достаточно великолепным для будущего жилища его Фрейи.

В его сердце чувства к бригу и к девушке были неразрывно слиты: так можно сплавить в одном тигле два драгоценных металла. А пламя было горячее, могу вас уверить. Оно вызвало в нём какое-то неистовое внутреннее волнение, проявлявшееся как в поступках, так и в желаниях. Сухощавый, долговязый, с тонким лицом, волнистыми каштановыми волосами, с напряжённым блеском стальных глаз и быстрыми, порывистыми движениями, он иной раз напоминал мне сверкающий отточенный меч, беспрестанно извлекаемый из ножен. И только когда он находился подле девушки, — когда он мог на неё смотреть, — эта странная напряженность сменялась серьёзным преданным вниманием, с каким он следил за малейшими её движениями и словами.

Её хладнокровное, трезвое, добродушное самообладание, казалось, укрепляло его сердце. А может быть, на него действовало так успокоительно очарование её лица, её голоса, её взглядов? Однако приходится думать, что именно всё это и воспламеняло его воображение, если истоки любви лежат в воображении. Но я не таков, чтобы исследовать глубже подобные тайны, и мне кажется, мы позабыли о бедном старике Нельсоне, восседающем на задней веранде и тревожно раздувающем щеки.

Я указал ему, что в конце концов Джеспера нельзя назвать частым посетителем. Он и его брат плавали по всем водам Архипелага. На это старичина Нельсон ответил только — и ответил с беспокойством:

— Надеюсь, Химскирк сюда не заглянет, пока здесь стоит этот бриг.

Он уже видел в Химскирке какое-то пугало! В Химскирке! Право, этот человек мог вывести из терпения…