Фрейд и Льюис. Дебаты о Боге - [69]
Льюис знал разницу между болью тела и души: «Скорбь как бомбардировщик: летает кругами и сбрасывает бомбы всякий раз, как окажется над тобой; телесная боль – как артиллерия в окопах Первой мировой, которая ведет постоянный огонь, не меняя ритма. Мысль не бывает статичной, боль часто бывает»[455]. Однако мучительные мысли, похоже, не уходят. «Как часто это будет повторяться – или это уже навсегда? Как часто эта полная пустота будет удивлять меня своей полной новизной, и я буду говорить: “Я не осознавал утраты до этого момента”? Как будто одну и ту же ногу отрезают снова и снова. Я опять и опять чувствую, как скальпель делает первый надрез»[456].
После долгих размышлений Льюис задает самый глубокий вопрос, который мучил многих страдальцев: «Где же Бог?» «Когда вы счастливы, и счастливы настолько, что в Боге просто нет нужды, когда ваше счастье столь сильно, что так и хочется счесть все Его притязания на вас досадной помехой, если вы все-таки опомнитесь и обратитесь к Нему с благодарностью и хвалой, Он распахнет вам объятья, – по крайней мере, чувствуется это так». Но когда Льюис нуждался в Нем более всего, Бог, как ему казалось, отсутствовал. «Стоит обратиться к Нему, когда ты в отчаянии, когда ничто другое тебе не помогает, и что же? Дверь захлопнулась перед твоим носом, и ты слышишь, как поворачивается ключ в замке, как громыхает засов, а потом – тишина. Какой смысл ждать у двери? Чем дольше ты ждешь, тем выразительней становится молчание. Что это значит? Почему Он так явно присутствует, когда мы живем в благополучии, и отсутствует в трудные моменты?»[457]. Один друг напомнил ему, что Иисус из Назарета в минуту глубокого отчаяния тоже взывал: «Боже мой, Боже мой, почему Ты меня оставил?» (Мф. 27:46). Льюис ответил: «Разве это помогает что-нибудь понять?»
Льюиса мучил вопрос, где Бог, когда Он нам так нужен, но в то же время он хотел понять, что все эти страдания говорят о Нем. «Не то чтобы мне (надеюсь, что это не так) угрожала опасность утратить веру в Бога. Реальная опасность состоит в возможности поверить в то, что Он плохой. Кошмарный вывод, который меня страшит, – это не вывод “значит, никакого Бога нет”, но: “Значит, Бог именно таков, и хватит себя обманывать”».
Льюис мучительно пытался понять, как всемогущий Бог мог причинить такую боль тому, кого Он любит. Быть может, Бог похож на искусного хирурга? «Чем он добрее и добросовестнее, тем увереннее и безжалостнее режет. Если бы, уступая мольбам пациента, он остановился, не доведя операцию до конца, вся перенесенная раньше боль оказалась бы бессмысленным мучением». Но так ли уж необходимы, сомневается Льюис, боль и страдания? И отвечает: «Что ж, выбор за вами. Мучения реальны. Если они не являются необходимостью, значит, Бога нет или Он злой. Если же существует добрый Бог, мучиться необходимо, ибо даже хоть немного доброе Существо не могло бы причинять боль или ее допускать, не будь это необходимостью». «Что люди имеют в виду, когда говорят: “Я не боюсь Бога, ибо знаю, что Он благ”? Они что, никогда не были у дантиста?»[458].
Хотя пытливый ум заставлял Льюиса задавать трудные вопросы, он всегда сохранял веру. И в спектакле, и в фильме «Страна теней» Льюис, как можно заключить, ее теряет. Но и его письма, и свидетельства многих людей, хорошо его знавших, указывают на то, что после смерти Джой его вера стала еще крепче. Он задавал бесконечные вопросы лишь о Предмете своей веры.
Льюис вспоминал слова Евангелия: стучите, и откроется вам. Но перед ним была «только запертая дверь, непроходимый барьер, пустота, полное небытие»[459]. Он не просто стучал, он, по его словам, в отчаянии пытался выломать дверь. «Стучаться – не значит ли это молотить и бить в дверь ногами, как безумный?» – спрашивал он. В итоге он пришел к мысли, что отчаянный поиск помощи, может быть, мешает ему эту помощь получить: «“Воздастся тому, кто имеет”. Надо уметь получать, иначе даже Всемогущий не сможет ничего вам дать. Возможно, собственная страсть на время разрушает эту способность»[460].
Ощущение присутствия Бога возвращалось к нему постепенно, как рассвет после теплой летней ночи. «Когда я обращаюсь мыслями к Богу, мой ум уже не наталкивается на запертую дверь; когда я думаю о жене, он уже не стоит перед пустотой – уже нет того беспокойства о ее образе, что живет во мне. Мои заметки отчасти отражают этот процесс, но не в такой степени, как я бы того хотел. Быть может, оба этих изменения недоступны наблюдению. Внезапного, резкого, исполненного чувств перехода не было. Скорее это похоже на комнату, где постепенно становится теплее, или на наступление дня. Такие перемены замечаешь не сразу»[461].
Льюис не получил ответов на все свои вопросы. Но он обрел нечто, что называл «совершенно особым “отсутствием ответа”. Это не запертая дверь. Скорее это тихий и уж точно не равнодушный взгляд. Как если бы Он покачал головой не в знак отказа, но просто не спеша отвечать и словно говоря: “Тише, сынок, ты просто не понимаешь”»
