Фрейд и Льюис. Дебаты о Боге - [37]
Кроме печали, для депрессии характерны чувства безнадежности и беспомощности, негативная интерпретация жизни, частые мысли о смерти и пессимистический взгляд в будущее. Некоторые специалисты даже считают, что негативное мышление и пессимизм – не просто свойства депрессии, но одна из ее причин[233]. (Иные виды психотерапии, та же когнитивная поведенческая терапия, ставят целью изменить это негативное мышление для лечения депрессии.) Все эти признаки депрессии можно наблюдать у Фрейда. Сосредоточим наше внимание на его негативных мыслях и глубоком пессимизме.
Пессимистический настрой отражают многие тексты Фрейда. В письме к коллеге Карлу Абрахаму Фрейд жалуется: «Жизнь для меня слишком тяжела. Я об этом крайне редко говорю, ибо другие, полагаю, увидят тут жалобы и признаки депрессии»[234]. В другом письме к Абрахаму, написанном за пятнадцать лет до кончины Фрейда, можно увидеть и мысли о смерти, и пессимизм. «Хотя считают, что я выздоравливаю, глубоко во мне сидит пессимистическое убеждение в том, что конец моей жизни близок. Это делает еще мучительней неутихающую боль моей раны [после хирургического лечения рака челюсти]. Это разновидность старческой депрессии, ядром которой служит конфликт между иррациональной любовью к жизни и более разумным согласием с ней расстаться».
Тот же пессимизм отражают его научные и философские труды. Так, в книге «Недовольство культурой», написанной, когда ему уже было за семьдесят, Фрейд делает такой пессимистический вывод: «Что хорошего в долгой жизни, если та безрадостна и трудна, если невзгод в ней так много, что в смерти нам видится избавление?»[235].
Похоже, Фрейд видел взаимосвязь между своим мировоззрением и пессимизмом. В одном письме к Оскару Пфистеру он, как бы защищаясь, пишет: «Я не склонен себя нарочно мучить, я не упрямец и, если бы только мог, с удовольствием уподобился бы другим людям и поверил бы в светлое будущее. Было бы прекрасно и утешительно, сумей мы полагаться на веру. Но это кажется мне очередным примером иллюзии (когда мы выдаем желаемое за действительное), вступающей в конфликт с истиной. Не стоит спрашивать себя, какое представление приятнее, или утешительнее, или полезнее для жизни; стоит спросить, какое более соответствует той загадочной реальности, что нас окружает. Я считаю свой пессимизм выводом, а оптимизм моих оппонентов – заранее принятой предпосылкой»[236]. Фрейд настойчиво повторяет, что его теории и философия опираются на здравую логику. «Разум вступил в законный брак с моими мрачными теориями, тогда как другие люди просто влюблены в свои». Он говорит о своих оппонентах: «Надеюсь, им это принесет больше счастья, чем мне». Фрейд понимал, что его мировоззрение не позволяет надеяться на счастье, но не мог ничего с этим поделать.
Льюис тоже страдал от депрессии в первой половине жизни. Смерть матери, отвержение отца, грубость директора его первой закрытой школы – все это сыграло определенную роль. Годы его позднего детства были тяжелыми, и это усугубляло печаль из-за его глубокой потери. Лишь в пятнадцать лет, когда он учился в Букхэме у Кёркпатрика, Льюис испытал что-то вроде счастья. Он сообщает в письме своему другу Гривсу: «Я в странном состоянии: после унизительного террора, несчастья и безнадежности Молверна я внезапно оказался в уюте и благополучии, которые куда выше среднего. Если завидуешь моему нынешнему положению, то всегда помни, что после стольких печальных лет мне причиталась какая-то компенсация. Надеюсь, за этим моментом не последует соответствующий спад»[237].
Многое свидетельствует и о том, что Льюис до обращения, подобно Фрейду, был мрачным пессимистом. Об этом говорят его автобиография, письма и другие работы. В книге «Настигнут радостью» он вспоминает о том, что в детстве у него были «самые мрачные представления о грядущей взрослой жизни». Отчасти это связано с отцом, который «собою показывал, что жизнь – это непрестанный каторжный труд при постоянной угрозе разорения»[238]. И Льюис искренне думал, что по окончании школы его ждет «работа, работа, работа, а дальше смерть». Рассуждая о том, что мешало ему в подростковом возрасте принять духовное мировоззрение, он говорит: «Вере противился глубоко укоренившийся во мне пессимизм; в то время он был скорее не настроением, а носил интеллектуальный характер. Я пришел к ясному выводу о том, что вселенная в целом устроена крайне неудачно, что она была страшноватым и недружелюбным местом»
