Фрекен Кайя - [2]

Из коридора донеслось резкое «да», и тогда фру

Кант поднялась, уронив шаль,— серо-коричневую шаль из верблюжьей шерсти, в которую она всегда куталась, но из-за своей непоседливости вечно забывала на каком-нибудь стуле,— и пошла за кофточками в спальню, кокетливо убранную комнату с множеством белых салфеточек, чехлов и двумя старинными, начищенными до блеска серебряными подсвечниками перед зеркалом. В пансионе только про комнату фру Кант можно было сказать, что она так и сияет чистотой.

Фру Кант вынула из ящика кофточки,—шерстяные кофточки, которые вязала для магазина,—и хотела было их завернуть, но движения ее были, как всегда, чересчур торопливы, и она никак не могла справиться с бумагой.

— Ладно, и так сойдет,— сказала фрекен Кайя, которая вслед за ней вошла в комнату, и взяла из рук матери разваливающийся пакет.

Она двинулась в свою комнату, вернее, в ванную, где на гвозде, вбитом в стену, висели, прикрытые простыней, ее платья, а в углу кучей лежала сложенная постель. Сунув кофточки в ящик комода и заперев его на ключ, она стала готовиться к выходу. Она надела длинное, до пят, пальто — его фалды висели как-то бесполо из-за того, что она не носила турнюра, а на голову напялила меховой берет так, что волос вовсе не было видно. Толстые перчатки она уже натягивала на ходу, в коридоре,— запястья ее были костлявы, как у мужчины.

Еще несколько раз раздался ее крик: «Евгения, Евгения!» — потом хлопнула входная дверь. Фрекен Кайя так торопилась, что чуть не попала под свадебную карету, которая, звеня колокольчиками, как раз въезжала в ворота.

Но фрекен Кайя ничего не видела и не слышала — с того мгновения, как она вырвалась из дому, она всецело погрузилась в расчеты: надо было во что бы то ни стало уложиться в ту мизерную сумму, которой она располагала, а сегодня к тому же был субботний вечер, значит, продукты предстояло купить на два дня.

А в пансионе после ее ухода сразу воцарились мир и благодать.

Фру Кант зажгла свечи в серебряных подсвечниках, она сновала взад-вперед, что-то мурлыча себе под нос, и без конца перебирала всякие щеточки и гребенки. Таким делом она могла заниматься часами: то пополирует себе ногти, то пригладит волосы, при этом охотно болтая со всеми, кто заходил в гостиную.

Всем хотелось ей что-то рассказать, а она рассеянно слушала эту болтовню, легко ступая, переходя на цыпочках с места на место и повсюду оставляя свою шаль.

В гостиную вошла фру фон Кассэ-Мукадель, расставила стулья как положено — они стояли так, будто только что поспешно ушли гости,— и села к столу раскладывать пасьянс. Фру Кассэ-Мукадель, крепкая, полная женщина со следами былого кокетства, раскладывала карты для всех девиц, живущих в пансионе, загадывая про «счастье в любви» и «замужество». При этом она кривила в улыбке красный похотливый рот, ее бросало в жар, и ей приходилось даже время от времени вставать, так она возбуждалась от тех сцен, которые рисовались ей, когда она глядела на карты.

Сестрицы Сундбю щебетали в столовой; комната буквально гудела от того нескончаемого потока слов, который безостановочно лился без всякого участия их мозга из их рыбьих ротиков; они говорили о том, кого сегодня видели, кому открыли дверь и кто такая эта невеста, причем этот бурный поток то и дело прерывался обращениями сестриц друг к другу: «Верно, Ие?», «Верно, Им?» — но только, чтобы хлынуть тут же с новой силой, и сопровождался он такой богатой микромимикой, что казалось, они боялись упустить драгоценное время юности и недоделать положенного количества ужимок в минуту.

Тем временем фру Кассэ-Мукадель бросила раскладывать пасьянс, вытянула вперед голову и уронила на круглые колени свои все еще красивые руки, чем-то напоминающие жирных белых кошечек.

— Кто это сейчас прошел к Спарре? — спросила она и поспешно подняла абажур, чтобы получше видеть, что происходит.

— Ну конечно, та девица в коричневой шляпке, как обычно,— сказала Эмми.— Но я больше не подам ему руки,— добавила она и поджала губы. Сестрицы Сунд-

бю взяли себе за правило демонстрировать свой протест против некоторой вольности нравов обитателей третьего этажа тем, что переставали подавать им руку, когда расходились после обеда.

— Да, это она,— сказала фру фон Кассэ и любовно поглядела на свои колени.

— Кто? — как всегда, с полуотсутствующим видом спросила фру Кант, выходя из спальни.

— Она была в кашемировом платье,— сказала Лис-си, которая уже снова сосредоточилась на невесте.

— Хотела бы я знать, будут ли сегодня там танцы? — спросила фру Кант.

Это интересовало ее больше всего: она так любила, когда в доме звучала веселая музыка.

Лисси ей ответила, но, как всегда, невпопад,— это была особенность сестриц.

— Да, все они были в закрытых платьях.

Фру Кассэ бросила сухо, поднимая глаза от пасьянса:

— Невеста и должна быть в закрытом платье.

— Почему же? — спросили обе сестры вместе и вытянули шеи,— они всегда вытягивали шеи, когда задавали вопрос.

— Потому, что это умнее,— ответила фру Кассэ и Окинула сестриц колючим взглядом своих серых глаз.

— Да,— согласилась фру Кант, которая уже снова присела на диване,—но я охотно поглядела бы на красивую шейку.