Фрайди - [21]

Дуглас водил меня смотреть их маслобойню, и я видела, как огромные полосы прекрасного масла аккуратно нарезались в брикеты. Анита представила меня семье священника… До меня начало доходить, что, вполне вероятно, мне могут предложить остаться. И тогда я поняла, что от «Господи-что-же-мне-делать-если-они-предложат» я перешла к «Господи-что-же-мне-делать-если-они-не-предложат», а потом просто к «Господи-что-же-мне-делать».

Понимаете, я никогда не говорила Дугласу, что я — не человек.

Я слышала не один раз, как люди хвастали, будто они могут моментально отличить искусственного человека от обычного. Чушь! Конечно, все могут отличить искусственное существо, если оно не соответствует человеческому облику — скажем, мужчину с четырьмя руками или карлика с тремя парами конечностей. Но если генный инженер решил сознательно следовать образу и подобию человека (в этом и состоит техническое отличие ИЧ от ИС — искусственного человека от искусственного существа), ни один человек никогда не сумеет обнаружить разницу, даже если он тоже генный инженер.

У меня иммунитет против рака и большинства инфекционных заболеваний. Но на мне ведь нигде это не написано. У меня необычные рефлексы, но я не демонстрирую их, хватая на лету мух двумя пальцами. Я никогда не участвую в играх с людьми, где требуется ловкость и сноровка.

У меня необычная память, необычная ориентация во времени и пространстве, необычные лингвистические способности. Но если вы думаете, что благодаря этому мой показатель коэффициента интеллектуальности эквивалентен показателю гения, то должна вам сказать: там, где я училась, тест на КИ состоял в том, чтобы не показывать свои способности. И никто из людей никогда не сумеет выявить мои уникальные способности и таланты, если только… Если не произойдет что-либо экстремальное, связанное либо с моей профессией, либо с моей шкурой, либо с тем и другим одновременно.

Весь комплекс моих способностей и возможностей накладывает, конечно, отпечаток и на сексуальную жизнь, но, к счастью, большинство мужчин считают любое усиление женской чувственности результатом своего высочайшего качества. (Мужское тщеславие, если к нему правильно подходить, вовсе не порок, а наоборот — добродетель. При правильном подходе эта черта делает мужчину намного приятнее, от него получаешь больше удовольствия. Что безумно раздражает меня в Боссе, это полное отсутствие тщеславия. Поэтому нет никакой возможности манипулировать им, черт бы его побрал!)

Я не боялась, что меня расколют. Поскольку все лабораторные знаки были устранены с моего тела, включая и татуировку на нёбе, способа выявить, что я была создана сознательно, а не выскочила по прихоти биорулетки, где миллиард сперматозоидов борется за шанс попасть в яйцеклетку… Такого способа просто не существует.

Но жена в С-браке должна вносить лепту в копошащийся клубок детей на ковре в гостиной.

Вы спросите: почему бы и нет? Я имею в виду, спросите меня. Причины есть. Целая куча.

Моя профессия — курьер, работающий в своего рода военизированной организации. Представьте себе, как я справлюсь с неожиданным нападением, выставляя перед собой живот с восьмимесячным младенцем внутри.

Нас, ИЧ женского пола делают или стерильными, или с естественным предохранением от беременности. Для искусственного человека способность иметь детей — я хочу сказать, выращивать их внутри своего тела, — вовсе не кажется «нормальной». Она кажется нам очень странной. Когда я впервые увидела беременную женщину, я была того же роста, что и сейчас, и я подумала, что она чем-то страшно больна. Когда же мне объяснили, что с ней, у меня… тошнота подкатила к горлу. И теперь, когда я думала об этом здесь, в Крайстчерче, мне тоже было не по себе. Делать это, как кошки, — с болью и кровью, — Господи, да зачем? И зачем вообще это делать? Мы заполонили весь этот глобус, не говоря уже о небесах, так зачем же делать его еще хуже?

Словом, я, скрепя сердце, решила, что откажусь от участия в браке — скажу, что не могу иметь детей. Это не совсем так, но… почти правда.

Никто не задавал мне вопросов.

Во всяком случае на эту тему. Следующие несколько дней я изо всех сил наслаждалась семейной жизнью, пока это было доступно: теплотой женской болтовни, когда мы мыли посуду после чая, шумной возней с собаками, кошками и детьми, добродушные сплетничания за работой в саду — все это обдавало меня теплыми волнами причастности.

Как-то утром Анита пригласила меня на прогулку по саду. Я поблагодарила ее и объяснила, что как раз сейчас мне нужно помочь Викки, но Анита настояла на своем, и через несколько минут мы с ней расположились в дальнем углу сада, неподалеку от возившихся малышей.

— Марджори, дорогая, — начала Анита (в Крайстчерче я — Марджори Болдуин, поскольку именно под таким именем я познакомилась с Дугласом в Кито), — мы обе знаем, зачем Дуглас пригласил тебя сюда. Тебе хорошо с нами?

— Ужасно хорошо!

— Как ты думаешь, тебе нравится это настолько, что ты хотела бы остаться насовсем?

— Да, но… — у меня не получилось сказать: «Да, но, к сожалению, я не могу рожать детей». Анита оборвала меня на полуслове.