Франсуаза, или Путь к леднику - [70]

Говорили – о чем же еще? – конечно, об Индии. Говорили, что завтра будут менять доллары на рупии в аэропорту Нью-Дели. Курс – 1:46. Что увидят настоящих сикхов. Трудно представить, но завтра днем окажутся в Лехе. Сначала будет в горах тяжело, но потом значительно легче. О, вы не знаете, други, ладакхский ландшафт часто сравнивают с лунным ландшафтом. Но Ладакх намного интересней Луны.

– На Луне я не был ни разу, – сказал Адмиралов.

– Говорю тебе, – воскликнул Макс, – Ладакх интересней.

– А потом? А потом куда? – спрашивал драматург.

Макс увлеченно рассказывал:

– В монастыри… На священное озеро… А потом на юг Гималаев… По горной дороге Лех – Манали через самые высокие дорожные перевалы… Может быть, на несколько дней заедем в долину Спити… А потом через Ротанг Ла махнем в долину Куллу… А там уже рукой подать до Ришикеша…

– Ришикеш! – произнес Адмиралов название города, которое успел уже полюбить.

– Посмотрим… может, и дальше куда-нибудь… в зависимости от обстоятельств.

– В Ришикеше у нас особая миссия, – сказал Крачун драматургу.

– Какая?

– Секретная, – подмигнул Крачун Адмиралову.

– У нас у каждого секретная миссия, – сказал Макс Командор. – В лучшем случае полусекретная.

– Наверное, песьеголовых увидите, – произнес драматург дрожащим от зависти голосом.

– Вы и представить не можете, что мы увидим, – сказал Макс.

Автор пиесы откровенно признался, что завидует им.

– Черной завистью, – уточнил.

И верно: Адмиралову показалось, что лицо драматурга слегка почернело.

А еще Адмиралову показалось, что тут им завидуют все – все, кто есть в этом кафе (только манией отношений, достоверно известно, он не страдал, так что ему лишь показалось, что так показалось).

– Не теряйте чувства реальности, – призвал Крачун, – нас никто здесь не знает.

И тем не менее все четверо, стало быть, с автором пьесы включительно, стали, не сговариваясь, рассматривать посетителей кафе, словно хотели убедиться, что завистников других – помимо этого, то есть, собственно, драматурга (он, уже сказано, тоже смотрел) – здесь нет.

– Что касается потери чувства реальности, – сказал психотерапевт Крачун, – лично я не завидую, – он направил взгляд, как указку, на толстошеего субъекта за столиком, ближайшим к стойке, – вон тому счастливчику. Это уж точно.

Пару субъекту составляла большегубая и большелобая девица с рыжими волосами. Выглядела она, мягко сказать, заметно. И Адмиралов, и драматург оба ее заметили, как только вошли. И Макс тоже, как только он тоже вошел, он тоже ее заметил. Потому что не заметить было бы невозможно. Хотя потом и отвлеклись от нее они все. Но всё равно. Так или иначе, все равно, они все обратили на нее безотчетно внимание, как только вошли, и только психотерапевт Крачун своим неожиданным замечанием это безотчетное внимание сурово проблематизировал.

Любой бы тому толстошеему позавидовал, но только, оказывается, не психотерапевт Крачун.

– Думаешь, разводит? – спросил Максим, щурясь, как если бы яркость этой особы для глаз непереносимой была.

– Ну а как же? Ты же сам видишь, – отвечал Крачун, забыв про Индию. – Классика. Почти кино. А он и рад. Удивительная самозабвенность. Не замечать очевидного!.. Вот вам тип ревнивого собственника. С одной стороны, трясется над своим достоянием, с другой – хочет, чтобы все видели, чем он владеет. Такие легче всего поддаются манипуляциям.

Макс предположил:

– Может быть, у него есть достоинства, известные только ей.

– Все достоинства у него на лице можно прочесть, – сказал драматург. – Для этого совсем не обязательно быть психотерапевтом.

– Ну как посмотреть, – сказал Макс. – Лица бывают часто обманчивыми. По своему знаю.

– Это да, – согласился Крачун, чтобы тут же оспорить, с чем согласился (и внимательно посмотрел на лицо Максима). – Мало ли какие лица у нас. А что – лица? Мы же не физиогномисты и не последователи Ломброзо. Важно не лицо, а что с ним происходит. Есть, например, такая штука – идеомоторика, с ней как быть? Последите за динамикой улыбки этой красотки. За блеском глаз, за частотой морганий. Да и вообще, посмотрите, как у них у обоих руки работают. Видите, она правой рукой за край стола держится? Это сильный жест. Жест готовности.

– На подкаблучника он мало похож, – сказал Макс.

Адмиралов, до этого момента молчавший, горячо воскликнул:

– Похож!

– Похож или не похож, – сказал Крачун, – дело третьестепенное. Здесь все хуже гораздо. Здесь замысел есть. Она хочет его… – он замолчал, ища, по возможности, ненаучное слово.

– Хочет его? – напомнил Максим.

– …усугубить.

– Ну ты сказал! – Максим не поверил.

– Это как? – спросил Адмиралов.

Драматург неожиданно сделал злое лицо (или это лицо драматурга сделалось злым?):

– Идеомоторика, говорите? Подумаешь, идеомоторика! Вот вы так и в литературу со своим анализом лезете. Я не спорю, что бессознательное есть, но кто вам сказал, что вы его детектировать научились? Да вы бессознательное даже в басне Крылова найдете! А современные авторы уже откровенно смеются над вами с вашим психоанализом. Вам нарочно всякие дырки-подковырки подсовывают и болты! Да вам шевельни пальчиком, вы же сразу целую теорию выведете! А он просто посмеялся над вами, просто палец вам показал!.. А вы и рады. Смешно!