Франсуа-Подкидыш - [41]

— Есть гораздо лучший способ, Мариета, вам нужно выйти замуж, как можно скорее. Она не откажет вам в своем согласии, так как она торопится, я в этом уверена, освободиться от вас. Вы мешаете ее связи с прекрасным подкидышем. Но вы не можете ждать, видите ли, так как могут сказать, что он одновременно и ваш и ее, и никто не захочет на вас жениться. Выходите же поскорее замуж и берите того, кого я вам предлагаю.

— Кончено! — сказала Мариета, одним ударом ломая свою пастушечью палку о старую яблоню. — Я даю вам свое слово. Пойдите за ним, Севера, пусть он приходит сегодня к нам делать мне предложение, и пусть наше оглашение будет в следующее воскресенье.

XXIII

Никогда еще Франсуа не был таким грустным, как выходя из под речного откоса, где он спрятался, чтобы услыхать эту бабью болтовню. На сердце у него был тяжелый камень, и, дойдя до середины обратной дороги, он почувствовал, что у него не хватает духа вернуться домой; свернув по дороге Кувшинок, он пошел посидеть в дубовый лесок в конце луга.

Когда он остался там совсем один, он стал плакать как ребенок, и сердце его разрывалось от горя и стыда; ему было страшно стыдно от этих обвинений и от мысли, что его бедный дорогой друг Мадлена, которую он всю жизнь так честно, благоговейно любил, получает от его услуг и добрых намерений одну только оскорбительную брань злых языков.

«Боже мой! боже мой! — говорил он сам себе. — Возможно ли, чтобы свет был так зол и чтобы такая женщина, как Севера, имела наглость мерить на свой аршин честь такой женщины, как моя дорогая мать… И такая молоденькая девушка, как Мариета, ум которой должен бы быть обращен к невинности и правде, ребенок, который еще не ведает зла, и она, однако же, слушает слова дьявола и верит им, будто изведала его укус; в таком случае и другие поверят этому; а так как большая часть смертных привычна ко злу, то почти все подумают, что если я люблю мадам Бланшэ, и она меня любит, значит, между нами любовная связь».

Вслед за тем бедный Франсуа начал проверять свою совесть и опрашивать себя, пребывая в большой задумчивости, не был ли он чем-нибудь виноват в том, что Севера так плохо думала о Мадлене; хорошо ли он действовал во всех отношениях, не подавал ли он повода к таким дурным мыслям, хотя бы против своего желания, но из-за неосторожности или недостатка скромности. Но сколько он ни искал, он не мог найти ничего похожего на то, чего у него никогда и не было в мыслях.

И вот, все думая и размышляя, он сказал себе еще так:

«Эх! а даже если бы моя дружба и перешла в любовь, что плохого нашел бы в этом господь в настоящее время, когда она вдова и вольна выйти замуж. Я отдал ей хорошую часть моего состояния, а также и Жани. Но у меня остается еще достаточно, чтобы быть хорошей партией, и она не причинит убытка своему ребенку, взяв меня в мужья. Значит, с моей стороны не было бы пустым тщеславием желать этого, и никто не мог бы заставить поверить, что я люблю ее из-за выгоды. Я — подкидыш, но она-то не обращает на это внимания. Она любила меня как своего сына, а это самая сильная привязанность, она смогла бы меня полюбить и иначе. Я вижу, что ее враги заставят меня ее покинуть, если я на ней не женюсь; а покинуть ее еще раз для меня все равно, что умереть. К тому же я еще ей нужен, и было бы подлостью оставлять столько хлопот на ее руках, когда, кроме моих денег, есть еще и мои руки, чтобы ей служить. Да, все то, что мое, должно быть ее, и так как она часто мне говорит, что хочет расплатиться со мной понемногу, то я заставлю ее бросить эту мысль, сделав все общим с разрешения бога и закона. И еще она должна сохранить свою добрую славу для сына, и только замужество поможет ей ее сохранить. И как это я еще никогда об этом не думал, и нужен был змеиный язык, чтобы я догадался. Я был чересчур прост, ничего не подозревал, а моя бедная мать так добра к другим, что никогда не думает о вреде, который могут нанести ей самой. Итак, все к лучшему, по воле неба, и мадам Севера, желая причинить зло, услужила мне, научив меня моему долгу».

И больше уже не удивляясь и ни о чем себя не спрашивая, Франсуа пошел своей дорогой, решив тотчас же переговорить с мадам Бланшэ о своей мысли, и попросить ее на коленях взять его, как свою поддержку, во имя бога и на вечную жизнь.

Но когда он пришел в Кормуэ и увидел Мадлену, которая пряла шерсть на пороге своей двери, то в первый раз в жизни ее лицо произвело на него такое впечатление, что он оробел и просто застыл. Вместо того, чтобы, как обычно, подойти прямо к ней, поглядеть на нее открытыми глазами и спросить ее, хорошо ли она себя чувствует, он остановился на маленьком мосту, будто рассматривая шлюзы мельницы и поглядывая на нее сбоку. А когда она сама повернулась к нему, он отвернулся в другую сторону, сам не понимая, что с ним и почему то самое дело, которое показалось ему только что таким простым и нужным, вышло, на поверку, далеко не легким.

Тогда Мадлена его позвала и сказала:

— Подойди же ко мне, мне нужно с тобой поговорить, мой Франсуа, мы сейчас одни, сядь рядом со мной и открой мне свое сердце, как на духу, я хочу от тебя только правды.