Франсиско Франко и его время - [118]

Рецидив эскалации насилия «сверху» привел не к умиротворению, как ожидали Франко и его окружение, а, напротив, к краху иллюзий относительно возможности эволюции режима. К тому же реакция внешнего мира на предстоящую казнь обвиненных в терроризме напомнила людям старшего поколения тот взрыв общественного негодования против террора диктатуры в 1946–1947 гг., за которым последовал долгий период международной изоляции: с протестом против приведения в исполнение приговоров выступили Генеральный секретарь ООН, Папа Павел VI, главы правительств и министры иностранных дел ряда европейских стран. Тем не менее 27 сентября пятеро обвиняемых в терроризме были расстреляны. На другой день все европейские правительства кроме Ирландии отозвали из Мадрида своих послов для консультаций [555].

Много лет спустя на вопрос Вильялонги, просил ли он о милости к осужденным, Хуан Карлос ответил: «Да, но без малейшего успеха». На вопрос, чем была вызвана эта жестокость, король ответил: «Думаю, что он верил, что малейшая слабость с его стороны (а для многих людей милосердие — это слабость) пошатнет его авторитет и приведет к деградации его режима» [556].

Несмотря на недуги, Франко не отказался от своего замысла отметить 39-летнюю годовщину его пребывания на посту главы государства. Он полагал, что это оправдано, так как реакция внешнего мира напоминает ему декабрь 1946 г. Тогда, 9 декабря, накануне голосования в ООН проекта резолюции по испанскому вопросу, десятки тысяч мадридцев собрались на площади Ориенте в Мадриде. По замыслу Франко эта акция должна была сыграть роль «национального плебисцита» против иностранного вмешательства. Над толпой возвышались плакаты: «Богатый или бедный, не забудь, что ты испанец», «Дух 2 мая 1808 г. (день начала восстания против Наполеона. — С. П.) пробуждается!»

Как и 29 лет назад, Франко, обращаясь к 150-тысячной толпе, собранной на площади Ориенте, обвинил отдельные «развращенные страны» в пособничестве «левомасонскому заговору», перед угрозой которого, по его мнению, «вновь оказалась Испания».

Диктатор рассчитывал на пресловутую национальную чувствительность испанцев в отношении любых форм внешнего давления. И хотя собравшиеся на манифестацию весьма выразительно продемонстрировали свое возмущение поведением внешнего мира, реакция страны в целом на речь диктатора, равно как и на заявление испанского премьер-министра о «нетерпимом наступлении на суверенитет страны», не оправдала ожидания властей: консолидации режима не последовало. Изведавшая в свое время все тяготы международной изоляции Испания 1975 г. болезненно реагировала на угрозу свертывания связей с внешним, прежде всего с европейским, миром. На этот раз Франко не удалось повязать испанцев круговой порукой национальной гордости, так как именно в режиме и его акциях многие из тех, кто осуждал террор экстремистов, склонны были усматривать источник унижения и угрозу нового тура международной изоляции.

Но тогда, заключает известный биограф Франко Поль Престон, диктатор был полон сил, теперь же на балконе королевского дворца перед огромной толпой предстал старичок в солнечных очках, чьи щеки казались сделанными из воска. Он приветствовал всех собравшихся трясущейся от спазмов паркинсонизма рукой, голосом, едва слышным, несмотря на микрофоны, установленные на площади и прилегающих улицах, благодарил собравшихся за оказанную ему поддержку [557].

Позади Франко, рядом с кардиналом-примасом Таранконом, оставаясь неподвижным, с непроницаемым лицом стоял Хуан Карлос. Он не поднял руки в приветствии «а-ля Рим», как делали все, кто окружал генерала.

Толпа скандировала под пение фалангистского гимна «Лицом к солнцу»: «Смерть коммунизму!», «ЭТА к стенке!», «Хотим не апертуры, а твердой руки!».

Франко прослезился.

Для самого Франко церемония 1 октября была губительной: он простудился, заболел гриппом. На этом неблагоприятном фоне 14 октября он перенес сильнейший сердечный приступ. Тем не менее вопреки советам врачей 17 октября он присутствовал на заседании кабинета министров — в последний раз. На другой день, также в последний раз, он работал в своем кабинете. Предполагают, что он редактировал свое завещание.

Сердечные приступы следовали один за другим. Обнаружились симптомы перитонита. Конец был близок — это понимал и сам Франко. 30 октября, задыхаясь от удушья, он произнес: «Статья 11-я Органического закона, выполняйте статью 11-ю». Это означало, что Франко слагает свои полномочия главы государства. 4 ноября он был перевезен в Мадридский больничный комплекс «Мир». Здесь его и посетил в последний раз Хуан Карлос.

Отвечая на вопрос, какими были последние слова Франко, обращенные к королю на пороге смерти, Хуан Карлос ответил: «Когда я увидел Франко в последний раз, тот уже не был в состоянии говорить. Последняя связная фраза, вышедшая из уст генерала, когда он находился практически в агонии, касалась единства Испании».

Но больше, чем слова, принца поразила та сила, с которой руки Франко сжимали руки Хуана Карлоса: «Это было впечатляющим. Единство Испании было его манией. Франко был военным и для него были вещи, с которыми он не мог шутить. Единство Испании было одним из них»