Франклин Рузвельт. Уинстон Черчилль - [30]

Это военное и союзнически-политическое отсутствие США в Европе и Азии после первой мировой войны вызывало еще большее удивление в связи с тем, что одновременно США присутствовали там экономически. Как уже указывалось, США после первой мировой войны стали сильнейшей экономической державой со своими далеко идущими торговыми интересами и глобальной внешнеторговой политикой. Смысл американской внешней экономической политики в двадцатые годы заключался в улучшении условий для экспорта капитала и товаров, а также импорта дешевого сырья. К конкретным средствам этой политики относятся попытки заключить новые торговые договоры на основе наибольшего благоприятствования и признать либеральный принцип равных возможностей («открытых дверей») соответствующим международному праву, например, в Вашингтонских договорах 1922 года. В торговой политике по отношению к Европе Германия занимала центральное место. Торговый договор с Германией от 1923 года и американские инвестиции (план Дауэса 1924 года и план Янга 1929 года) были выражением решительной экономической политики стабилизации, которая была нацелена на обеспечение европейского рынка для экспорта американских товаров и капитала. Обязательное особое условие к договору о наибольшем благоприятствовании отражало не только заинтересованность США в новых рынках, но также особое свойство американского торгового баланса в двадцатые годы, который мог поддерживать равновесие только на международной основе.

В общем, перед началом мирового экономического кризиса США были тем, чем считали их республиканские правительства Гардинга, Кулиджа и Гувера: ведущей экономической и финансовой державой мира с глобальными интересами в сфере торговли и капитала. Президент Кулидж был прав, когда в 1928 году констатировал, что американские инвестиции и торговые отношения находятся в таком состоянии, что почти невозможно представить себе где-то на земле какой-то конфликт, который нанес бы ущерб США. При таком положении вещей прежде всего удивительно то, что явное несоответствие между военным отсутствием и экономическим присутствием в Европе и Азии не воспринималось американскими политиками как опасный недостаток. Причина была в том, что экономическая политика стабилизации считалась одновременно самым благоприятным, основополагающим, а также достаточным средством обеспечения длительного мира. Однако, если даже некоторые политики время от времени могли сомневаться по поводу этого ограничения, то с момента отклонения Лиги Наций сенатом США было невозможно и внутриполитически проводить предупредительную союзническую политику. Американцы все больше приходили к убеждению, что для страны будет лучше, если она будет изолирована от всех войн Европы и Азии.

Параллельно с этим в США получило развитие популярное и хорошо организованное движение за мир, разоружение и против войн, которое в двадцатые годы охватывало, по оценкам, от 40 до 60 миллионов американцев. Уроки первой мировой войны не только укрепили мнение этих групп, что традиционная политика неприсоединения к союзам все еще является лучшей внешней политикой для США, но и привели к выводу, что нужно разоружаться, а войну как политическое средство вообще исключить. Вашингтонские договоры 1922 года и антивоенный пакт Келлога — Бриана 1928 года наконец стали осуществляться под давлением этого движения за мир и разоружение.

Однако единственное оставшееся средство заокеанского влияния в начале президентского правления Рузвельта не могло больше быть в его распоряжении, так как мировая экономическая система в период Великой депрессии развалилась. С 1929–1930 годов все государства без исключения реагировали мероприятиями, ориентированными на сиюминутные собственные интересы, которые, в конечном счете, разрушили с трудом восстановленную торговую систему. Повышение пошлин, пошлинные льготы, ограничение ввоза, экспортные премии, двусторонние соглашения по обмену, девальвация, вексельный контроль, расчетные соглашения стали самыми распространенными средствами борьбы во внешнеторговой политике, которые большей частью вывели из строя рыночные механизмы и лишили почвы американскую политику «открытых дверей».

Ироническим образом американская внешняя политика сама значительно способствовала такому развитию, потому что США (иначе, чем Англия в XIX веке) не были намерены практиковать требуемую другими государствами либеральную политику, и свой экспорт капитала и товаров связывали, в либеральном смысле этого слова, с противоречащей системе высокопротекционистской покровительственной таможенной политикой. Продолжительность и силу кризиса они объясняли большей частью тем, что США как первая экономическая держава мира ни до, ни после кризиса не имели намерения взять на себя роль гаранта мировой экономической системы.

Мировой экономический кризис, таким образом, еще раз значительно уменьшил сферу внешнеполитического влияния США, особенно в Европе и Азии. Поэтому при вступлении Рузвельта на пост в 1933 году США не могли ни политически, ни экономически оказывать существенное влияние на процесс развития в Европе и Азии. Кроме того, из-за распространенных изоляционистских настроений в народе не было и политических предпосылок для активной мировой политики. Американский народ ждал от Рузвельта преодоления кризиса в собственной стране, а не внешнеполитических экспериментов. Рузвельт не должен был надеяться, что в обозримый срок это изменится. Хотя он никогда не верил, что США могут изолироваться от мировой политики, ему приходилось под натиском событий проявлять непоследовательность. Он шел на уступки. Так, в период предвыборной борьбы он заявил в 1932 году под натиском прессы, что не хочет вести США в Лигу Наций. При вступлении на пост он обозначил экономико-политические приоритеты: прежде всего нужно было переходить к восстановлению развалившейся мировой торговли. Поэтому стоявшая уже некоторое время на международной повестке дня Лондонская всемирно-экономическая конференция в начале 1933 года не состоялась.