«Франкенштейн» и другие страшные истории - [7]

– Кто там? – откликнулся старик. – Войдите!

Я вошел.

– Прошу простить меня за вторжение, – сказал я. – Я прошел долгий путь и хотел бы немного отдохнуть.

– Проходите, пожалуйста, – сказал старик. – Вот только жаль, что нет моих детей дома. Я слеп. Они лучше могли бы накормить вас и дать вам добрые советы.

– Не утруждайте себя, мой добрый хозяин. Мне нужно лишь обогреться и отдохнуть.

Я сел. И наступило молчание. Я так волновался, что не знал, с чего начать разговор. Но тут старик сам обратился ко мне.

– Куда вы держите путь? – спросил он.

– Я существо одинокое и несчастное. На всем свете у меня нет ни родственника, ни друга. Добрые люди, к которым я иду, никогда меня не видели. Мне страшно; если они меня отвергнут, то я навсегда буду отщепенцем.

– Не отчаивайтесь. Одиночество действительно несчастье. Но сердца людей полны братской любви и милосердия. Надейтесь! Если это добрые люди, вам не стоит терять надежды.

– Они добры, но, к несчастью, настроены против меня. У меня кроткий нрав, и я никому не причинил еще зла, но эти люди ослеплены роковым предубеждением, видя во мне только отвратительного урода.

– Это печально, но если вас действительно не в чем упрекнуть, то нельзя ли их убедить не обращать внимание на внешность?

– Я попытаюсь это сделать, но не уверен, что мне что-то удастся, потому-то меня и томит страх. Я нежно люблю своих друзей, хотя никогда их не видел.

– Где они живут?

– Неподалеку отсюда.

Старик помолчал и потом продолжил:

– Я слеп и не вижу вас, но что-то в ваших словах убеждает меня, что говорите вы искренне. Я всего лишь бедняк, но для меня будет истинной радостью оказать услугу ближнему.

– Добрый человек! Вашим благородством вы поднимаете меня из праха. Я верю, что с вашей помощью я не буду отлучен от человеческого общества.

– Упаси боже! Будь вы даже преступником, отлучение довело бы вас до отчаяния, но не обратило бы вас к добру.

– Как мне благодарить вас, мой единственный благодетель? Я начинаю верить, что встречу хороший прием у друзей.

– Позвольте узнать их имена и где они живут.

Я умолк. Вот она, решительная минута. Напрасно я пытался ответить ему. Волнение лишило меня последних сил. Я закрыл лицо руками и разрыдался. В это время послышались шаги и голоса Феликса и Агаты. Нельзя было терять ни минуты. Схватив руку старика, я воскликнул:

– Час настал! Защитите и спасите меня! Не оставляйте меня в этот час испытаний!

– Боже, кто же вы такой?

Тут дверь распахнулась, и вошли Феликс и Агата. Кто опишет их ужас при виде меня? Бедная девушка с криком выбежала вон. Феликс бросился ко мне и оттолкнул меня от старика, чьи колени я обнимал. Он яростно опрокинул меня на землю и сильно ударил палкой. Я бы мог разорвать его на куски, но мое сердце сжала смертельная тоска, и я удержался. Он приготовился повторить удар, но тут я, не помня себя от горя, бросился вон из дома и, посреди общего смятения, успел скрыться среди деревьев.

Глава 13

О проклятый мой создатель! Зачем я остался жить? Какую страшную ночь я пережил! Остаток дня я все-таки провел в своем сарае, погруженный в тупое отчаяние. Мои покровители собрали свои жалкие пожитки и уехали. Они порвали единственную связь, соединявшую меня с миром. Моя душа наполнилась ненавистью и жаждой мести. Все мои помыслы обратились на разрушение и смерть. Я обложил дом горючими материалами и заплясал вокруг обреченного дома с громким криком. Я поджег солому, вереск и ветки кустарника. Скоро весь дом окутался пламенем, лизавшим его губительными языками.

Передо мной был открыт весь мир, но где я найду свой приют? Ты, мой создатель, упоминал Женеву как свой родной город. Вот туда я и отправился. Путешествие мое было долгим, и я испытал невыносимые страдания. Природа вокруг меня увядала, дождь превратился в снег, водоемы замерзли. Я не мог найти себе пищу. Как я дождался весны, остается для меня загадкой. Однако мой трудный путь подходил уже к концу. Через два месяца я достиг окрестностей Женевы. Я был подавлен усталостью и голодом. Я чувствовал себя слишком несчастным, чтобы наслаждаться свежестью вечернего ветерка. Я забрался в заросли какого-то душистого растения и забылся легким сном. Но вскоре он был нарушен появлением прелестного ребенка, прибежавшего в мое укрытие. О если бы мне удалось сделать его своим товарищем и другом! Я не был бы так одинок на этой земле.

Я поймал мальчика, когда он пробегал мимо меня, и прижал к себе. Но он, взглянув на меня, издал пронзительный крик. Я провел рукой по его волосам и сказал: «Мальчик, зачем ты кричишь? Я тебя не обижу». Он отчаянно забился, пытаясь вырваться.

– Пусти меня! – кричал он. – Урод! Мерзкий урод! Пусти меня, а то я скажу папе.

– Мальчик, ты должен пойти со мной, – сказал я.

– Гадкое чудище! Пусти меня! Мой папа – судья Франкенштейн. Он тебя накажет. Ты не смеешь меня держать!

«Франкенштейн! Ты, значит, принадлежишь к роду моего врага, которому я поклялся вечно мстить. Так будь же моей первой жертвой!»

Мальчик продолжал бороться, бранить меня и кричал все громче. Я сжал его горло, чтобы он замолчал, и вот он уже лежал мертвым у моих ног. Я увидел на его груди что-то блестящее. Я взял вещицу в руки. Это был медальон, и в нем портрет прекрасной женщины. Несколько мгновений я восхищенно вглядывался в темные глаза, окаймленные длинными ресницами. Но я знал, будь она живая, стоило ей только взглянуть на меня, выражение божественной доброты сменилось бы у нее испугом и отвращением. Подавленный этими чувствами, я покинул место убийства. Я вошел в какой-то сарай, думая, что там никого нет. На соломе спала женщина, цветущая юностью и здоровьем. «Вот, – подумал я, – одна из тех, кто дарит нежные улыбки всем, кроме меня».