«Французы полезные и вредные». Надзор за иностранцами в России при Николае I - [19]

Как это происходило в обычных случаях, когда иностранец покидал Россию не по высочайшему повелению, а по доброй воле, в соответствии со своими собственными планами, можно увидеть на примере паспорта некоего Альфонса Гебье, французского торговца. В паспорте, выписанном ему в Петербурге 14 июля 1831 года и подписанном военным генерал-губернатором Эссеном, объявлялось «всем и каждому, кому о том ведать надлежит», что его податель (или, как сказано в документе, «показатель») отправляется морем за границу, «в свидетельство чего и для свободного проезда дан сей паспорт, который чрез три недели теряет силу свою, для пропуска предъявителя за границу». В паспорте сообщались приметы отъезжающего («лета – 34, рост средний, волосы светло-русые, лицо овальное, лоб умеренный, брови светло-русые, глаза голубые, нос, рот умеренный, подбородок круглый»). В тот же день 14 июля 1831 года паспорт был завизирован в посольстве Франции в России: виза за подписью секретаря посольства Т. де Лагрене также удостоверяет, что с этим паспортом его податель имеет право выехать во Францию. Этот паспорт коммерсант Гебье предъявил сначала в петербургской портовой таможне, затем, 16 июля, в канцелярии военного губернатора Кронштадта, а на следующий день на кронштадтской таможне. 11 августа паспорт записывают «в конторе у корабельных смотрителей» и «на брандвахте в купецкой гавани», 13 августа «прописывают на дальней брандвахте» и наконец 15/27 сентября на корабле «Три друга» Гебье прибывает в Гавр, о чем в паспорте сделана запись тамошней портовой инспекцией.

Среди французов, проживавших в России, была особая категория – бывшие военнопленные, которые в 1814 году, когда всем пленным вообще была официально дана возможность вернуться на родину, добровольно остались в России и даже приняли российское подданство. Если такой француз решал все-таки, по прошествии двух десятков лет, выехать во Францию, гражданским губернаторам начиная с 1834 года предписывалось предварительно выяснить у него, женат ли он, какого вероисповедания его жена и дети, согласна ли жена, а также и дети, если они совершеннолетние, ехать с ним за границу, «не имеется ли на нем казенных недоимок, не заключал ли он с казною или с частными лицами условий еще не исполненных» и не встречается ли вообще каких-либо возражений против его отъезда у губернского начальства. Обо всем этом губернаторы должны были известить министра внутренних дел, и если все ответы были благоприятные, министр испрашивал высочайшее разрешение на удовлетворение просьбы, и после получения такового французу позволялось выехать из России. Вообще же дела об увольнении иностранцев из российского подданства должен был рассматривать Сенат (за исключением особых случаев, нуждавшихся в высочайшем разрешении).

Люди, добровольно вышедшие из российского подданства, покидали Россию мирно и спокойно. Но случались и другие отъезды. Согласно сенатскому указу от 19 июня 1835 года, иностранцы подлежали действию законов о наказаниях уголовных и исправительных на том же основании, что и российские подданные. Однако и до, и после 1835 года российские власти предпочитали (особенно если преступления были «идеологического» свойства и заключались в дурных отзывах о России) просто высылать провинившихся из пределов империи без права возвращения назад (чего с российскими подданными проделать было нельзя). Параграф 49 «Высочайше утвержденного общего наказа гражданским губернаторам» (именной указ, данный Сенату, № 10303 от 3 июня 1837 года) уточнял, что

иностранцы или иностранки, прибывшие в Россию с узаконенными видами, не иначе могут быть высланы за границу, как по судебному приговору или же по распоряжению высшего правительства. О тех, кои по дурному поведению, сомнительности или другим каким-либо причинам не могут быть терпимы в пределах государства, гражданские губернаторы, не приступая сами собою к высылке их, предварительно доносят о том III Отделению.

Из III Отделения сведения о «сомнительных» иностранцах поступали во всеподданнейших докладах к самому императору, и он, как правило, приказывал сомнительного выслать – что и исполнялось силами обычной полиции.

Высылка иностранца, преступившего закон, была предпочтительна и для дипломатов его страны, призванных защищать интересы соотечественников, и для российских властей. Выше уже упоминался французский подданный Леон Серве, за кражу отправленный в кораблестроительные арестантские роты, но затем освобожденный и высланный за границу. Император приказал изменить французу наказание в ответ на просьбу тогдашнего посла Франции маршала Мортье. 12 июля 1832 года Бенкендорф известил об этом кронштадтского военного губернатора вице-адмирала Рожнова и попросил его «о принятии зависящих мер, дабы иностранец Серве ‹…› удален был из пределов государства на первом корабле, к берегам отечества его отходящем, с воспрещением обратного въезда в Россию». Уже на следующий день исправляющий должность кронштадтского военного губернатора вице-адмирал Беллинсгаузен донес императору, что «французский подданный Леон Серве на отшедшем от Кронштадта в море 9-го числа сего августа французском судне, именуемом „Ле дё фрер“ [Два брата], по назначению выпровожден».