Французское воспитание. Метод мадам Дольто - [19]

Хотя в самом начале ХХ столетия «отдельные личности больше разговаривали со своей кошечкой или собачкой, чем с ребенком» (5), – с сожалением констатировала Франсуаза Дольто. «Ментальный язык» – это то, чем спонтанно пользуется мать и что воспринимает ребенок, даже если все эти слова не адресованы лично ему, потому что все, что ощущает и чувствует мать, накладывает отпечаток на находящегося в ее чреве младенца» (6). И Дольто говорит о влиянии языка в поворотный момент появления на свет, об отпечатках раннего детства, очевидность которых прослеживается в народных традициях: всем известно, какое большое значение имеют пожелания и обеты, произнесенные над колыбелью, добрые феи (они же, как правило, крестные матери) из сказок. Что же касается невербального общения между матерью и ребенком, то в его реальности также не приходится сомневаться. Проведя анализ их совместно прожитого опыта, Дольто констатирует: «Телепатия между матерью и ребенком известна каждой маме» (7), потому что еще до обретения навыков говорения ребенок понимает все, что происходит вокруг него, на интуитивном уровне. «И нельзя утверждать, что ребенок, не владея речью, не воспринимает слова: (…) он понимает язык эмоционального отношения к нему и отношений жизни и смерти, которые его окружают» (8). Если конкретный смысл ему не удается уловить, то главное из переданного послания он хорошо понимает, воспринимая его точно так же, как и музыку, передающую эмоции, чувства, жизненный посыл, на уровне интуиции.

Но как же все это происходит у глухих детей – этот вопрос также интересовал Дольто, которая понимала, что они как-то общаются между собой, хотя не имеют возможности ни слышать, ни говорить, что, вероятно, с самого раннего возраста требовало развития каких-то других способностей. Проживая в доме, окна которого выходили во двор Института для глухонемых, расположенного на улице Сен-Жак в Париже, она не могла оставаться безучастной к шуму и суматохе, царившим во дворе во время перемен, и она, естественно, входила в состав рабочей группы при этом институте. «Глухой ребенок – это как книга, которая ждет своего прочтения» (9), – говорила она. Но имея в виду детей с ограниченными возможностями, Дольто обращается абсолютно ко всем родителям. Разве не для каждого родителя ребенок является книгой, которую уже с первых дней его жизни он обязан читать с листа? После месяцев погружения в амниотическую языковую ванну, после появления на свет начинается для ребенка вступление в активную фазу овладения родным языком, на котором говорит его мать. Это также вступление в мир символов. Ведь язык – это специфический инструмент, присущий только человеку, который способствует переходу малыша от состояния первобытности, от обезьянничанья и языка тела к овладению культурой, к гуманизации. Он будет буквально «упиваться языком» (10).

Границы языка тела

Дольто не отрицает важности обоняния, осязания и всех тех чувств, свойственных ребенку уже в первые дни после рождения, но она считает, что они должны обязательно сопровождаться речевым окружением. А если на протяжении долгого времени общение с ребенком сводится только к телесному контакту, если родители ограничиваются только жестами и удовлетворением физиологических нужд ребенка, процесс его гуманизации, то есть превращения в полноценного человека, будет происходить с отклонениями. «Те, кого воспитывают, как щеночка или любое другое домашнее животное, будут и воспринимать себя таковыми, и по мере роста в них будет проявляться агрессивность» (11). И эту же мысль высказал Януш Корчак. Он утверждал, что ребенок, которого воспитывают, как вещь, которым пытаются манипулировать для достижения собственных целей, никогда не проявит доброты и сочувствия, если недополучил их сам.

«Мы осыпаем ребенка ласками, полагая, что тем самым проявляем к нему доброжелательность. На самом деле, это мы сами пытаемся найти спасение и надежду в его объятиях, пытаемся избежать сиротства и одиночества (…) «дай я тебя приласкаю, потому что мне грустно» или «поцелуй меня, а за это я дам тебе все, что захочешь». Но все это не имеет никакого отношения к доброжелательности. Это всего лишь эгоизм» (12). «Человечность находит свое воплощение в словах» (13), а гуманизация ребенка посредством языка начинается еще задолго до его рождения (за исключением глухих детей), но чтобы превратить ребенка из маленького дикаря в маленького человека, предстоит сформировать у него «необходимый запас слов» (14), научить их использовать в речи. И на родителей возлагается задача передать ему «символическую функцию языка, передать ему свои навыки владения языком» (15). Ребенок, лишенный возможности произносить слова и говорить, лишенный взрослого, готового его выслушать, превращается в объект фетишизации, сконструированный в соответствии с желаниями родителей. Дольто описывает застывшую улыбку таких малышей, которая свидетельствует о стремлении подчиниться воле родителей, отнимающей у них всякую свободу. Воспринимаемый как предмет, как нечто овеществленное, ребенок в таком качестве значит даже меньше, чем домашнее животное. Короче говоря, гуманизация возможна только лишь посредством использования вербального языка, посредством речевого взаимодействия. И слово в этом процессе играет главенствующую роль уже с первых дней жизни ребенка, знаменуемых таким светским или религиозным ритуалом, как, например, присвоение имени, о постепенном исчезновении которого Дольто с сожалением свидетельствовала.