Французский поцелуй - [9]

— Прости ему, Господи, прости! — повторил он дважды, чувствуя, что во рту у него все пересохло.

Человек с двумя лицами сделал шаг вперед, а о. Гуарда отступил на шаг. Так продолжалось, пока о. Гуарда не уперся спиной в оконную раму.

Человек с двумя лицами все это время вращал веером с такой скоростью и ловкостью, что он издавал в воздухе звук, подобный рычанию зверя.

О. Гуарда перевел внимание с оружия на лицо человека, вернее сказать, на его глаза.

— Я знаю тебя, — сказал он, наконец, — ты — из далекого времени.

— И из далеких мест, — прибавил человек с двумя лицами с какой-то почти мечтательной интонацией в голосе. — Это верно.

В следующее мгновение стальной веер пронесся в воздухе, как гигантская летучая мышь. Его зазубренный торец с такой силой всадился в шею о. Гуарды, что удар отбросил его тело прямо на окно за его спиной.

Зазвенели стекла, кровь брызнула во все стороны, и человек с двумя лицами отступил. Затем он подошел, чтобы забрать свой стальной веер. За окном он увидел голову священника, лежащую под стеной колючего кустарника.

Он наклонился над телом о. Гуарды, чтобы отодрать прилипшую к пальцам гуттаперчу, но священник так крепко держал ее, что пришлось сломать два пальца на его руке. Но и тогда ему удалось отодрать ее с большим трудом.

Потом он распрямился и, выбив концом сложенного веера торчащие осколки стекла, человек с двумя лицами ловко пролез в окно.

У стены колючего кустарника он опустился на корточки и, подняв отсеченную голову о. Гуарды, запечатлел на посиневших губах прощальный поцелуй. Через мгновение он уже исчез, и вьюрок, спугнутый было шумом разбитого окна, теперь осмелел и вернулся. Его крылья мягко коснулись щеки о. Гуарды, когда он садился.

Часть I Золотые города в бесплодной пустыне

Время настоящее, весна Нью-Йорк — Париж — Ницца — Нью-Ханаан — Вена

Кристофер Хэй всегда мечтал стать писателем. Но не об этом он думал в тот свинцовый, промозглый апрельский день. Он был главным действующим лицом в душном, набитом людьми зале в здании Уголовного Суда на Центральной Улице, затерянном посреди нагромождения других старых домов в центре Манхеттена.

Стоя рядом с приземистым, здоровенным, как медведь, человеком с испитым лицом, который был его клиентом, и ожидая вердикта суда присяжных, Крис Хэй изо всех сил старался выбросить из головы неприятную мысль, как ненавистна ему его профессия адвоката. С этой мыслью ему было особенно трудно примириться, принимая во внимание жуткое количество денег и тяжкого труда, потраченных на его обучение в Принстоне и на Юридическом факультете Гарварда. Упорный труд никогда не пугал Криса Хэя, умение работать было его богатством, которого у него хоть отбавляй. Как и богатства в более привычном смысле этого слова — у его семейства. Его отец был владельцем промышленного конгломерата, дочерние фирмы которого были буквально в любой точке земного шара. Вот и сейчас отец со своей третьей женой находился в Бейджинге, проталкивая выгодный контракт для одной из своих Дальневосточных компаний.

Крис не напрасно потел над учебниками в университете. Его способности были замечены одной из престижных юридических фирм на Парк-Авеню, все еще растущей и поэтому жадной на молодые таланты.

Макс Стейнер, старший партнер фирмы, который высмотрел Криса среди выпускников, был низеньким, представительным человечком лет шестидесяти с гаком. Его седые волосы сильно поредели на том месте черепа, где у монахов положено быть тонзуре. Большой нос скорее украшал его, нежели портил, а широко посаженные, усталые глаза не упускали ничего вокруг. Усталыми они у него были потому, как он однажды объяснил Крису, что он был евреем, а к евреям мир относится с предубеждением.

— Видите ли, м-р Хэй, — сказал он Крису в первый день его работы, — несмотря на блестящие способности, которыми вы, по моему глубокому убеждению, обладаете, вам предстоит это доказать фирме. И поэтому первые дела, которые мы вам поручим вести, могут показаться на первый взгляд довольно примитивными.

— Вы хотите сказать, что дела, препоручаемые новичкам, обычно скучные, — уточнил Крис. — А часто просто незначительные.

Стейнер улыбнулся. — Мой дедушка говаривал: «Не важно, на кого ты плюнул, — на нищего или на миллионера. Важно не попасться». — Манера говорить, сама речь, медленная, часто многословная с заметным еврейским акцентом были подкупающе обезоруживающими.

Криса не испугал намек. — А что, если я скажу, что не имею дурной привычки плеваться, — заявил он.

— Все мы люди, — заметил Стейнер, — все человеки.

— Только некоторые из нас не попадаются, — закончил за него Крис.

Стейнер откинулся в кресле, заложив руки за голову. Хотя он одевался хорошо, его одежда всегда выглядела помятой, что придавало ему дружелюбный и какой-то даже всепрощающий вид. Однако, увидав его впервые в деле во время заседания суда, Крис был поражен до глубины души, когда тот стремительными аргументами взял за горло оппонента с четкостью, характерной для движений хирурга. — Мне кажется, м-р Хэй, у вас есть что-то на уме. Не будете ли вы так любезны сказать, что именно?

— По правде говоря, — ответил Крис, — я пришел сюда не для того, чтобы подбирать чьи-то объедки. Я пришел, чтобы создать себе репутацию. Полагаю, что у любой юридической фирмы — в том числе и у фирмы Стейнер, Макдоуэлл и Файн — есть масса перспективных дел, которым не уделяется должного внимания. От многих просто отказываются, потому что они кажутся настолько безнадежными, что никто не хочет за них браться. Честно говоря, сэр, я считаю это неправильным.