Французские повести - [22]

В огромных подвалах работали покорные людской прихоти машины.

Они беззаветно предавались игре воображения, переходя от одного чуда к другому, от одного сюрприза к другому. Достаточно того, что они существуют, чтобы весь мир лег к их ногам. Их корабли, их поезда, их ракеты бороздили планету. Мир принадлежал им; это были их нивы, кишащие рыбой моря, горные вершины, пустыни, цветущие луга, пляжи, острова, деревья, сокровища, огромные фабрики, когда-то бывшие на поверхности, а теперь спрятанные под землю, где ткут для них прекрасную шерсть, роскошные шелка.

Они испытывали неисчислимые радости. Носились галопом на диких лошадях по бескрайним равнинам, заросшим непокорной высокой травой. Взбирались на самые высокие вершины. Катались на лыжах по крутым склонам, поросшим гигантскими соснами. Плавали в неподвижной воде озер. Гуляли под проливным дождем, вдыхая аромат мокрой травы. Грелись на солнце. Смотрели с горного хребта на долину, заросшую полевыми цветами. Бродили по нескончаемым лесам. Любили друг друга в полутемных комнатах, полных пушистых ковров и глубоких диванов.

Потом мечты их перескакивали на драгоценный фарфор, на украшения из перьев экзотических птиц; на книги, переплетенные в кожу, напечатанные эльзевиром на сделанной вручную японской бумаге, с широкими, необрезанными белыми полями, на которых отдыхает глаз; на столы красного дерева, на шелковые или льняные одежды, мягкие и удобные, радующие глаз игрой оттенков, на просторные, светлые комнаты, охапки цветов, бухарские ковры, прыгающих доберман-пинчеров.

Их тела, их движения были непередаваемо прекрасны, их взгляды безмятежно спокойны, сердца чисты, улыбки светлы.

В коротком апофеозе они видели воздвигнутые ими гигантские дворцы. На выровненных площадках взлетали миллионы фейерверков, и миллионы людей пели «Осанну». На колоссальных террасах духовые оркестры в десять тысяч труб исполняли «Реквием» Верди. На склонах гор были высечены стихи. Пустыни покрылись садами. Города сплошь украсились фресками.

Сначала им казалось, что все эти сверкающие видения, которые обрушивались на них, проносились галопом перед их внутренним взором, текли нескончаемым бурным потоком, эти видения — головокружительные, стремительные, яркие — сменяют друг друга с какой-то удивительной последовательностью, подчиняясь некой безбрежной гармонии; у них было такое ощущение, словно их восхищенному взору вдруг предстал совершенный пейзаж, поражающий своей победоносной законченностью, — весь мир, взаимосвязь явлений которого они смогли, наконец, понять и расшифровать. Им казалось поначалу, что их чувства обогащаются, расширяется их способность видеть и ощущать, а несказанное счастье сопутствует им неизменно, сопровождая каждое их движение, отмечая каждый их шаг, всю их жизнь; мир шел к ним, а они шли навстречу миру, вновь и вновь раскрывая его для себя. Вся их жизнь становилась любовью и опьянением. Их страсти не знали границ, их свобода ничем не стеснялась.

Но они задыхались под нагромождением мелочей. Видения заволакивались, путались, они могли ухватить лишь скудные то и дело ускользавшие клочки — непрочные, нудные, лишенные смысла. Это было уже не широкое полотно, а только разрозненные его фрагменты, не гармоничное единство, а судорожный распад; словно их видения были лишь далеким и замутненным отражением чего-то, иллюзорным жалким подобием вспышки, которая, едва возникнув, рассыпалась в прах, смехотворной проекцией самых несуразных их желаний, неосязаемым облаком пыли, лохмотьями жалкой роскоши их грез, которых им никогда не осуществить.

Им казалось, что они разгадали секрет счастья; им казалось, что их представление о счастье прекрасно, что с его помощью они познают ход мироздания. Им казалось, что стоит им лишь двинуться с места, как они само собой достигнут счастья. Но, пробудившись от грез, они оказывались все такими же одинокими, инертными, опустошенными. Серая, замерзшая равнина, бесплодная степь — никаких дворцов в оазисах пустынь, никаких эспланад на горизонте.

И от этих отчаянных поисков счастья, от чудесного ощущения, что на какое-то мгновение оно поймано, разгадано, из этих необыкновенных путешествий, когда, не сдвинувшись с места, ты завоевываешь мир, от этих новых горизонтов, предвосхищенных радостей, от всего, что в их невероятных мечтаниях могло быть осуществимо, от этого их жалкого, неловкого, путаного, но все же целенаправленного, устремленного к разгадке непознанного порыва не оставалось ничего, они открывали глаза, вновь слышали звук собственного голоса, смущенное бормотание собеседника, мурлыкающее урчание магнитофона, видели перед собой пять охотничьих ружей, выстроившихся в козлах, их потемневшие приклады и блестящие от смазки дула, а рядом с ними — разноцветную головоломку кадастра, в центре которой неожиданно оказывался почти правильный четырехугольник фермы, серую каемку дороги, расположенные в шахматном порядке точечки платанов и четкую линию национального шоссе.

А немного погодя и сами они оказались на этой серой дороге, обсаженной платанами. Они-то и были Маленьким светящимся пятном на длинной черной полосе шоссе, островком нищеты в необъятном море изобилия. Они смотрели на неоглядные желтые поля, испещренные красными точками маков. Они чувствовали себя раздавленными.