Французские гастроли - [98]

— Значит мне ты доверяешь? И не боишься, что я с твоими деньгами сбегу за границу или промотаю их на девочек? — Лопато тихонько смеётся, видимо опасаясь снова закашляться.

— Вам, Илья Аронович, я доверяю полностью. Ваша репутация самая лучшая гарантия сохранности счёта, тем более что Вам не привыкать управлять такими фондами. Вы же состояли в Харбине и в попечительских советах и благотворительных. Знаете, как правильно распоряжаться этими средствами. Я-то могу чего-нибудь напортачить от неумения, а Вам с Вашим опытом и карты в руки!

— И ты не хочешь, чтоб фонд привлекал средства соотечественников-эмигрантов? А как же тогда я? По сути, я тоже эмигрант! — прищуренный глаз собеседника смотрит на меня испытывающе и чуть насмешливо.

— Илья Аронович, это не моя прихоть, это требование полпредства моей страны. Вы же знаете какое отношение у Советского Союза к белоэмигрантам, а Вы хоть эмигрант, но не «белый» и один раз уже оказывали помощь моей Родине и там это помнят. Пусть и не очень любят, но уважают. Моё мнение конечно мало кого интересует, но думаю, что пройдёт какое-то время и народ примирится. Слишком уж много бывших подданых оказалось вдруг за пределами своего отечества.

— Конечно, те кто потерял в братоубийственной войне своих близких родственников, к примирению никогда не придут, что с той, что с этой стороны. И дети их вряд ли будут дружить, но вот внуки или правнуки к этому будут способны. Так что примирение возможно, хоть и не ранее чем через три-четыре поколения, но оно произойдёт обязательно. Если, конечно, не сеять между людьми вражду специально, а наоборот, постепенно сглаживать острые углы. И музыка обязательно послужит этой цели.

— Я всего лишь первая ласточка, прилетевшая на разведку. Вижу, что стужа ещё не ушла, но пытаюсь «чирикать», чтоб напомнить о лете и надеюсь, что моё «чириканье» это лето приблизит. — уф! Даже вспотел и опять в горле пересохло. Никогда бы не подумал, что так сложно говорить о простом.

— Люся, принеси нам чаю! Я всё равно знаю, что ты стоишь под дверью и подслушиваешь нас. Так что хватит дуться на отца и перед гостем неудобно. Он тебе ничего плохого не сделал, а ты ведёшь себя как нерадушная хозяйка! И скажи маме, что я на неё больше не сержусь! — Илья Аронович заговорщицки мне подмигивает и прикладывает палец к губам чтоб я молчал.

За дверью слышится тихое сердитое фырканье рассерженной кошки и тихие удаляющиеся шаги. Лопато вновь закуривает свою папироску и расслабленно откинувшись на спинку стула пускает серые колечки дыма, о чём-то напряжённо размышляя. А я просто сижу и наслаждаюсь покоем и уютом этого большого гостеприимного дома. Минут через десять наше умиротворённое молчание нарушено появлением небольшого самовара, внесённого служанкой.

Затем в гостиную входит Зинаида Михайловна, супруга хозяина. С первого взгляда на эту миловидную женщину в возрасте «слегка за пятьдесят» становится понятно в кого уродилась такая дочь прелестница. И даже становится как-то по-доброму немного завидно, что этого пожилого человека с самой его молодости и до самой старости окружают такие красавицы. А потом мы пьём чай с вареньем и ведём обычные разговоры «ни о чём». Вместе с нами сидит и Людмила, слегка смущённая моим присутствием, но я и вида не подаю, что замечаю это её смущение. Напившись чаю женщины нас покидают, а мы продолжаем прерванный разговор. Видимо Илья Аронович специально брал паузу, чтоб обдумать мои замыслы.

— Миша, я готов принять твоё предложение и взять под своё попечительство создаваемый благотворительный фонд. Я верю, что без веских оснований ты бы не затеял такую постановку, тем более что твоя предварительная подготовительная работа вызывает у меня восхищение. Договориться с Парижским Симфоническим Оркестром, найти генеральных спонсоров готовых внести всю необходимую сумму и даже получить разрешение в Вашем полпредстве, это дорогого стоит!

— Но что ты будешь делать, если твои профессора не одобрят оперетту и не разрешат использовать в постановке своих студентов? — хитрый прищур глаз моего собеседника, за плотной завесой дыма от папиросы явно даёт понять, что он, в общем-то, догадывается о моём ответе и вопрос звучит чисто риторически. Усмехаюсь в ответ и не разочаровываю своего собеседника.

— В этот проект вложено уже столько моих сил и средств, что их разрешение мне больше не потребуется. Я не сомневаюсь в положительном решении. Но даже в случае маловероятного отказа, найти в Париже семь главных исполнителей для мюзикла, сегодня большого труда не составит, а массовку уж тем более. Так что спектакль состоится в любом случае. Но лучше, конечно же, делать это под патронажем Парижской Консерватории. Всё-таки для меня лично, как для соискателя учёной степени, это важно.

— Что ж, в таком твоём ответе я не сомневался, но почему бы не привлечь средства любителей оперетты анонимно? Сомневаюсь, что советское посольство сможет запретить такие пожертвования, это практически невозможно отследить, да и кому это нужно?

— Илья Аронович, я не располагаю такой возможностью для привлечения средств и сомневаюсь, что кто-то не знающий меня лично, согласится внести деньги и, по сути, приобрести «кота в мешке». Я никому совершенно не известен в Париже как музыкант. Вряд ли кто согласится вкладываться в такой проект. Даже мои знакомые из Цюриха, хоть и знают меня, но деньги дают не как меценаты, а как спонсоры. Им нужна реклама, да и часть средств они затем вернут из будущих доходов от постановки.