Французские гастроли - [41]

— Двадцать швейцарских франков за полчаса! — я поперхнулся смехом. Нифигасе! Учитывая, что за один доллар сейчас дают три франка, а паренёк вряд ли ограничивался получасом, она раскрутила парня по полной. Я сочувственно помолчал. Когда гормоны бьют в голову, последняя отключается напрочь, по себе знаю.

— Ладно, не переживай! Деньги для того и нужны, чтоб их тратить. Будет хоть что-то вспомнить в стрости, когда красивые девушки тебя будут интересовать только с эстетической точки зрения, как букет цветов в вазе, но не более.

В номере удивляюсь запасливости швейцарца. Весь чемодан забит вещами под завязку. В итоге весь платяной шкаф занят его одеждой. Моя всего одна вешалка и та с рубашкой и галстуком. Две футболки, шорты с плавками и пара запасных носков свободно поместились в ящике тумбочки. А больше и нет ничего, разве что боксёрские перчатки, но под удивлённым взглядом Ханса их я опять в саквояж закинул и в шкаф засунул. По очереди сходили в ванную, кстати, туалет с ванной раздельные хоть номер и не люкс. Немного передохнули и я засел за прессу, а Ханс пошёл звонить отцу.

Через полчаса он вернулся хмурый и подавленный. — Ханс, дружище! Что с тобой? Да на тебе лица нет. Что-то случилось дома?

— Мишель, я разговаривал с отцом, и он мной очень недоволен. — Ханс в волнении кусает губы. — Через неделю в Патры придёт яхта моего дяди, она отвезёт меня в Венецию и оттуда мы вместе с дядей на его автомобиле сразу отправимся в Цюрих. У дяди очень хорошее авто и какие-то дела в городе, он там будет меня ожидать. Дядя ко мне очень хорошо относится, своих детей ему Бог не дал вот он иногда и балует меня. — Ханс слабо улыбается и тут же вновь впадает в меланхолию. — Но отец на меня очень сердит и говорит, что мне слишком рано становиться самостоятельным и что он зря послушал мою маму и отпустил меня в это путешествие в одиночку.

— Надеюсь ты не сказал ему, что потратил свои деньги на девочку? — я вопросительно смотрю на поникшего паренька.

— Нет, я сказал, что просто потерял их, без подробностей. — сочувственно хмыкаю, а про себя думаю: — Ну, подробности-то твой папа из тебя клещами вытянет. — был в прошлом знаком с двумя банкирами из Швейцарии и знал их отношение к деньгам и «пустым» тратам. Швейцарцы — «те ещё гномы», что над златом чахнут не хуже русского Кащея. Пареньку не позавидуешь, ему вскоре предстоит тяжёлое объяснение. Стараюсь как могу подбодрить сникшего товарища и отвлечь его от мрачных мыслей.

— Ханс, не принимай всё так близко к сердцу. Отец поворчит и успокоится, на то они нам и даны, чтоб ворчать и поучать. Если что, прячься за маму, она всегда спасёт. Мамы они такие, они за своего сына даже ГПУ могут на уши поставить. — и я весело смеюсь. А чего не посмеяться, ГПУ-то далеко!

— ГПУ? А что это такое? Ханс немного отвлекается от своих мыслей и теперь заинтересованно смотрит на меня. А я только вздыхаю.

— Это что-то наподобие вашей жандармерии и тайной полиции, но в одном флаконе. И смеяться над ними не стоит, и шутить тоже не рекомендуется. Это самая страш… В общем тебе это не грозит, ты не в Союзе.

— В Союзе? С кем? — блин… парень, ты что, с луны свалился?

— Ханс, ты что, и правда не знаешь, что такое Советский Союз???

— Почему не знаю? — Ханс смотрит на меня с удивлением и снисходительностью. — Конечно знаю, но ты-то здесь причём? Я же видел тебя на лайнере. Ты играешь в оркестре у этого русского румына Лестченкоф. — ну вот, даже фамилию правильно выговорить не может. Немец он и в Греции немец, даже если швейцарец.

— Ха-анс! Я не играю в оркестре Лещенко, просто помог ему по-дружески и заменил пианиста, когда тот поранил руку. Я вообще-то еду во Францию, но вот теперь уже думаю и в Швейцарию завернуть. У меня там тоже есть кое-какие дела.

— Но Лестченкоф в Европе известный артист, я это знаю, видел его афиши. Как ты мог к нему в оркестр попасть? Вряд ли он к себе кого попало со стороны возьмёт.

— А вот это уже обидно. Как это «кого попало»? Да у меня самый популярный во всей Украине ансамбль! А моя Украина по территории больше вашей Швейцарии раз в десять и кроет её, как бык овцу! — наверное я был излишне эмоционален, Ханс даже немного испуганно отодвигается от меня и на несколько минут замирает, переваривая информацию. Надеюсь, он правильно понял мою метафору, а то что-то щёчки подозрительно заалели.

— Мишель, так ты не француз? Но ты же свободно говоришь по-французски?

— И что? Я по-немецки тоже говорю свободно, и по-английски, испанским неплохо владею, но я — русский! Просто меня хорошо учили в детстве. — Ханс опять зависает, а потом смущённо вздыхает.

— Отец тоже говорит, что знать языки для меня необходимо, но я знаю только немецкий и французский. Английский язык вообще даётся трудно!

— Парень, лучше учи русский язык, вот он тебе точно пригодиться в будущем. — мы замолкаем. Я собираюсь продолжить чтение газет, но видимо Ханс не всё ещё у меня вызнал, что его интересовало.

— Мишель, а у себя на родине ты тоже пианист? Просто я совершенно не знаю ваших современных музыкантов. Отец оперу любит, но он говорит, что все великие русские артисты после революции Россию покинули и там никого не осталось. Они или в Германии, или во Франции, или вообще в Америку эмигрировали.