Французская революция. Конституция - [37]

Слыша и видя все происходящее, если не военный министр Латур, то "обожаемый министр" Неккер признает за лучшее проворно, почти тайком, удалиться "для восстановления здоровья" в свою родную Швейцарию; но эта поездка не похожа на предыдущую; счастье, что он доехал живым! Пятнадцать месяцев назад мы видели его въезжающим с конным эскортом, при звуках труб и рожков, а теперь, когда он уезжает без эскорта, без музыки, народ и муниципалитет в Арси-на-Обе задерживают его как беглеца с явным желанием убить его как изменника. Но запрошенное по этому поводу Национальное собрание дает ему свободный пропуск как, совершенному ничтожеству. Вот из каких "гонимых случаем щенок" состоит презренный мир для тех, кто живет в глиняных домах! Особенно в жарких странах и в жаркие. времена самые гордые из построенных нами дворцов взлетают на воздух, как песчаные дворцы Сахары, крутятся столбами в вихре и погребают нас под своим песком!

Несмотря на сорок тысяч. Национальное собрание настаивает на своих благодарностях, а роялист Латур Дю Пен остается министром. Сорок тысяч собираются на следующий день с обычным шумом и направляются к дому Латура; однако, увидев на ступенях портика пушки с зажженными фитилями, они вынуждены повернуть вспять и переварить свое недовольство или претворить его в кровь.

Тем временем в Лотарингии над раздававшими ружья зачинщиками из полков Местр-де-Камп и Королевского назначается суд; но их так и не будут судить. Скорее решается судьба Шатовье. По швейцарским законам этот полк предается немедленно военному суду из собственных офицеров. Военный суд, со всей краткостью (в несколько часов), вешает двадцать трех солдат на высоких виселицах; отправляет около шестидесяти в кандалах на галеры и таким образом, по-видимому, кончает это дело. Повешенные исчезают навеки с лица земли, но закованные в кандалы на галерах воскреснут с триумфом. Воскреснут закованные герои и даже закованные мошенники или полумошенники! Шотландец Джон Нокс, один из всемирно известных героев, тоже, как известно, некогда сидел в мрачном молчании на веслах на французской галере "в водах Ларье", как он говорил, и даже выбросил за борт образ Девы Марии - вместо того, чтоб поцеловать его, - как "раскрашенную доску" или деревянную куклу, которая, разумеется, поплыла. Итак, каторжники Шатовье, запаситесь терпением и не теряйте надежды!

А в Нанси аристократия торжествует. Буйе покинул город на другой день, и аристократический муниципалитет, у которого руки развязаны, теперь так же жесток, как раньше был труслив. Местное отделение Якобинского клуба, как первоисточник всего зла, позорно задавлено; тюрьмы переполнены, осиротевшие, поверженные патриоты ропщут негромко, но негодование их глубоко. Здесь и в соседних городах многие носят в петлицах "расплющенные пули", подобранные на улицах Нанси; пули сплющились, неся смерть патриотам, и люди носят их как вечное напоминание об отмщении. Дезертиры из бунтовщиков бродят по лесам и вынуждены просить милостыню, так как в полк им нельзя вернуться. Всюду царят разложение, взаимное озлобление, уныние и отчаяние, пока не прибывают национальные комиссары с кротким пламенем конституционализма в сердцах; они ласково поднимают поверженных, ласково спускают слишком высоко взобравшихся, восстанавливают отделение Якобинского клуба, призывают обратно дезертировавших мятежников, разумно стараются все постепенно сгладить и внести умиротворение. Таким кротким, постепенным умиротворением, с одной стороны, и торжественной панихидой, кассолетками, военными судами и благодарностями нации - с другой, сделано все, что можно было сделать официально. Сплющенная пуля выпадает из петлицы, а черная земля, насколько возможно, опять зазеленеет.

Таково "дело Нанси", называемое некоторыми "резней в Нанси". Собственно говоря, это неприглядная оборотная сторона трижды славного праздника Пик, лицевая сторона которого представляет зрелище, достойное богов. Лицевая и оборотная стороны всегда близки друг к другу; одна была в июле, другая - в августе! Театры Лондона ставят с блеском сцены этой "Федерации французского народа", переделанной в драму; "Дело Нанси", правда не игранное ни в каком театре, в течение многих месяцев разыгрывалось и даже жило как призрак в головах всех французов. Ведь вести о нем разносятся по всей Франции, пробуждая в городах и деревнях, в клубах и обеденных залах, до самых дальних окраин, какой-нибудь мимический рефлекс или повторение всего дела в фантазии, заканчивающееся всегда гневным утверждением или отрицанием: это было правильно, это было неправильно. Из-за этого возникали споры, дуэли, ожесточение, праздная болтовня, которые повели к ускорению, расширению и усилению ожидающих нас в будущем взрывов.

Между тем той или иной ценой мятеж, как мы видели, усмирен. Французская армия не разразилась всеобщим единовременным безумием, не была распущена, уничтожена и снова сформирована. Она должна была умирать медленной смертью, годами, дюйм за дюймом, умирать от частичных возмущений, как бунт брестских матросов и т. п., не распространившийся дальше; от неудовольствия и недисциплинированности солдат; от еще большего неудовольствия роялистских усатых офицеров, одиночками или группами переправлявшихся за Рейн. Болезненное неудовольствие, болезненное отвращение с обеих сторон убивали армию, неспособную к исполнению долга, и в заключение, после долгих страданий, она умерла, но, подобно фениксу, возродилась окрепшей и становилась все сильнее и сильнее.