Здесь в рукописи не хватает тетради, куда более толстой, чем все это сочинение. Ежели читатель сожалеет об этом, тогда он может сам взяться за составление этого списка, поставив свое собственное имя впереди всех.
Подведя Палисандра к беседке, увитой тем самым виноградом, от сока которого погибал дурной ум, питаемый высокомерием, самодовольством и чванством, Нинетта велела ему сорвать гроздь, а потом, надев свои волшебные очки, протянула ему шарф Зирфилы.
— Принц, возьмите этот шарф, — сказала она. — Когда вы снова окажетесь в стране Идей, то дайте ему свободно развеваться по ветру, придерживая за один конец. Заколдованные руки, которые вы тщетно пытались поймать, сами подлетят к шарфу, чтобы его схватить. Вот тогда вы их и поймаете. А потом уж с помощью этих рук без труда добудете голову принцессы. Если же вы почувствуете голод или жажду, то съешьте две-три виноградины, вам будет вполне достаточно. И Зирфиле тоже дайте несколько виноградин, чтобы успокоить кровь, которая бросилась ей в голову. Без этой меры предосторожности вы найдете ее настолько непохожей на ту, которую вы знали, что стали бы ей изменять, повинуясь разуму, хотя до сих пор делали это исключительно от безумия. Как только вы завладеете головой Зирфилы, к ней тотчас присоединится и ее тело, повинуясь закону притяжения. Именно поэтому, как известно, голова всегда подчиняет себе тело. Но до того как вы отправитесь в путь, вам необходимо отведать винограда.
Палисандр не сразу решился на это, но желание вновь увидеть Зирфилу оказалось все же сильнее, а может быть, он считал, что его ум уже ничто не в силах разрушить, но так или иначе, он сунул в рот несколько виноградин. Их действие не замедлило сказаться. Ощущение было такое, словно плотное облако, которое обволакивало его, рассеялось или что кисея, висевшая перед его глазами, вдруг поднялась, и все окружающие его предметы он увидел по-новому. Краска стыда залила его лицо, и он, пробормотав слова благодарности фее, не смел больше раскрыть рот. Вернувшись во дворец, Палисандр увидел на столе томик своих сочинений. Он решил его перелистать, чтобы проверить, не изменился ли и образ его мыслей. Теперь он даже не мог вообразить, что имел глупость сочинить всю эту чушь. Он зевал от скуки, читая свои романы и комедии, а вечером, сидя в театре, освистал свою оперу.
Палисандр утомил придворных всякого рода чудачествами и выходками, да и придворная жизнь с тех пор, как к нему вернулся разум, ему порядком наскучила. Поэтому рано утром, еще до рассвета, он отправился в страну Идей. Теперь любовь гнала его вперед точно так же, как прежде — безумие. Со времени его первого посещения этого королевства там ничто не изменилось. Он в точности выполнил все указания, которые получил от Нинетты. С помощью шарфа Зирфилы он безо всякого труда поймал заколдованные руки, затем тут же пошел искать голову принцессы и с этой целью надрезал несметное количество груш, но тщетно. Тогда принц взялся за персики и дыни. Он перепортил уйму прекрасных фруктов, как вдруг раздался раскатистый хохот. Он поглядел в ту сторону и увидел голову принцессы, которая, вместо того чтобы приблизиться к нему, потешалась над его неудачными поисками и над его нетерпеньем.
Поскольку любовь слабеет от разлуки, ведь недаром говорят: «С глаз долой, из сердца вон», а безумие, как известно, заразительно, голова Зирфилы уже не пылала к нему прежней страстью и стала привыкать к той новой стране, где оказалась. Палисандр лишь горько вздохнул, но, вспомнив о чудодейственном свойстве взятой с собой грозди, кинул несколько виноградин прямо в хохочущий рот принцессы, она их невольно проглотила, и ее ослепление разом прошло. Голова Зирфилы устремилась навстречу заколдованным рукам, которыми принц ее и схватил. Невозможно выразить словами восторг, пережитый им в эти мгновения. Он отпустил на волю заколдованные руки и принялся покрывать поцелуями прекрасное лицо своей дорогой Зирфилы. Она не могла уклониться от его страстных поцелуев и стыдливо зарделась. Поскольку принцесса была еще всего лишь головой, последствий этих лобзаний можно было не опасаться. Впрочем, не всегда следует прислушиваться к гласу стыдливости. Если за ней стоит любовь, то стыдливость легко прощает всякие чрезмерности, кои она призвана запрещать.
Паписандр закутал голову принцессы в шарф и тронулся в обратный путь. Ночью разыгралась такая ужасная буря, что принц был вынужден искать убежища. Не ради себя, конечно. Ведь общеизвестно, что принцы и любовники ничего не боятся, но он хотел, чтобы Зирфила во что бы то ни стало получила крышу над головой. К тому же он боялся, что в кромешной тьме он разобьет о дерево либо свою голову, либо голову принцессы. И вдруг вдали мелькнул огонек. Продвигаясь чуть ли не ощупью и рискуя на каждом шагу расшибить самую дорогую ему голову — голову принцессы, он все же добрел в конце концов до домика, стоящего в саду, и постучал в дверь. Вышла старуха со свечой в руке и, ворча, спросила, кто он и что ему надобно. Палисандр понимал, что вид его настолько не соответствует его рангу, что лучше не называть своего имени. Мгновение поколебавшись, не зная, за кого бы себя выдать, он, видимо, потому, что мысли его постоянно вертелись вокруг всех пережитых бед, в том числе и тех горшков, которые он перебил в порыве горя, ответил, не очень-то отдавая себе отчет в своих словах, что он бедный подмастерье, склеивающий разбитую фаянсовую посуду, и просит приютить его на одну ночь. Услыхав его слова, старуха смягчилась.
