Француженки не заедают слезы шоколадом - [15]
Неужели для него десерты Phénix, с их темным пламенем и страстными, пылающими угольками, не были достаточно хороши? Очевидно, Люку казалось, что когда он сделал Phénix, то не слишком сильно поразил людей тем, насколько уязвим и страстен был он внутри, под своей невозмутимой, железной внешностью. И поэтому на сей раз он как бы погрузил в себя руки еще глубже и вырвал свое настоящее сердце, а потом превратил его в волшебный, нежный, покрытый золотом тающий мусс и выставил на всеобщее обозрение.
Чтобы люди съедали его вилкой. И что удивительно, Люку почему-то казалось, что выдержать такое будет проще, легче и безопаснее, чем пофлиртовать с женщиной, которую любит.
Патрик любил Люка, но иногда чувствовал холодную дрожь, будто любил старшего брата, который опять и опять прыгает из самолета – только без парашюта!
Но, если любишь того, кому нравится совершать самоубийство, это не значит, что и сам ты должен делать это, твердо напомнил себе Патрик. Он не заключал с Люком никаких дурацких договоров. И как обычно бывает, когда в детстве нет ни одного нормального образца для подражания, Патрику пришлось самому строить свою жизнь.
Он приготовил блюдо из перемежающихся слоев мягкого сладкого сыра и персиков, продолжая искоса наблюдать за экспериментами Люка – на самом-то деле Патрику надо было просто разогреть руки, а кроме того, кто-то должен следить, чтобы практикантка была жива и накормлена. Ну не заковывать же ее в цепи и кормить насильно? Такое могло бы прийти в голову только полному идиоту.
Он тонко нарезал листья мяты, поместил их между кусочками персиков, сбрызнул все темной струйкой выпаренного соуса из бальзамического уксуса[29], затем украсил персиковым coulis[30] и наконец по красивой дуге расположил мяту – именно там, где надо. Теперь было достигнуто совершенство. Белки и витамины в одной привлекательной упаковке. Достаточно ли соблазнительно? Патрик взглянул на поднос с карамельными дугами и завитками, которые Сара сделала накануне. Он не любил, когда она работала с карамелью, и боялся за нее – расплавленный сахар причиняет боль, – но раз Люк поручил эту операцию ей, Сара должна была справляться сама. Впрочем, в их чертовой жизни всегда присутствует боль. Они ведь повара. Поэтому Патрик не стал ограждать Сару от сложностей профессии и едва успел остановить себя.
А вчера он узнал, что это и было ее любимым занятием. Работа с карамелью, с благоговением сказала она, и лицо ее засветилось. Сказка.
Патрик добавил дугу из золотистой карамели, и маленький завтрак стал веселым, жизнерадостным, многообещающим. С отсутствующим видом Патрик подтолкнул его к Саре, и тарелка оказалась прямо перед ней, когда она разрезала гранат.
– Пришлось поработать. – Патрик зевнул. – Но что ты думаешь об ароматах? Надо было взять базилик вместо мяты? Или и то и другое? Мне нужно услышать замечания и предложения.
Пальцы Сары были пурпурными, а брызги сока на лице – будто кроваво-красные веснушки. И что теперь Патрику делать – представить, будто она просто соседская девушка с капельками-веснушками на щеках, или же поцелуями собрать их?
Она кинула на него прямой непостижимый взгляд черных, немного раскосых глаз и провела рукой под одним из них, оставив на изящной скуле окрашенную соком граната полосу, похожую на боевую раскраску. «Не вздумай стирать сок с ее лица, ублюдок. Не переходи границ дозволенного. Она сама умеет вытирать свои чертовы щеки, и нечего тебе учить ее, как это делать».
Так и не сказав ни слова, Сара положила гранат, взяла маленькую серебряную ложку, которую Патрик протянул ей, и зачерпнула кусочек десерта. Патрик прислонился к соседнему столу и сжал ладонями его край, когда ложка проскользнула в ее рот. Патрик коснулся языком задней стороны зубов и двигал им, пока она жевала. Проглотив, Сара наклонила голову, оценивая ароматы, и выражение ее лица стало мягче, будто десерт ей понравился. Патрик же продолжал ворочать языком, прижимая пальцы к нижней стороне мраморного прилавка, пока волна возбуждения не прошла. Он снова мог дышать.
– Мне понравилось, – сказала она… нехотя, и Патрик почувствовал отчаяние. Почему она говорит с ним все неохотнее? Она же никогда не сопротивлялась ему – всегда делала то, что он говорил, и, о боже, какие фантазии возникали у него из-за этого! Но теперь она отгораживалась. Все больше, и больше, и больше.
Она не провожала его взглядом, когда в столовой он ставил йогурт ей на поднос, а ее лицо не меняло выражения от его поддразниваний. Он шутил с официантами или другими поварами, которые громко смеялись над его остротами, но не видел, чтобы ее взгляд искрился и сиял, потому что она старалась не отвлекаться от своей работы. Сразу после той чертовой драки с Люком все стало очень плохо – Сара настолько перестала замечать Патрика, что он даже начал сомневаться в собственном существовании. Будто стал призраком, пытающимся привлечь внимание живых.
Возможно, он погубил себя в ее глазах, когда ввязался в драку с ее супергероем Люком, который получил массу удовольствия. Да и Патрик тоже, черт возьми, наслаждался битвой, но теперь начинал спрашивать себя, не сделал ли он очень большую ошибку.
