Француженка по соседству - [23]

– Alors[3], – говорит Модан и кладет на стол папку и блокнот.

Он уже снял пиджак, и теперь на нем приталенная бледно-голубая рубашка. Меня же мучает вопрос про его кожу – там, под рубашкой, она такая же нежная, как и на лице? И есть ли под этой безукоризненно чистой тканью заросли волос на груди? Возможно, я думаю об этом потому, что он француз, или же просто пытаюсь смотреть на него глазами Лары. А может, и то и другое одновременно.

Взгляд Модана скользит от блокнота к моему лицу. Я заставляю себя сосредоточиться.

– Я должен довести до вашего сведения новые факты. – Похоже, он горд собой за то, что употребил столь пафосный оборот речи – «довести до вашего сведения».

Я смотрю на папку. В фильмах папка вроде этой – размера, формы, цвета – всегда содержит фотографии, отвратительные кадры с места преступления, застывшие во времени. Тела в неудобных позах, лужи крови под раскроенными черепами, неживой, остекленевший взгляд. Смерть, увековеченная в веках. Я не хочу заглядывать в эту папку.

– Давайте, – коротко говорю я.

– Вы торопитесь? – спрашивает он, слегка скривив рот.

– Не особенно, но у меня есть работа, и она не ждет. – Я почти смеюсь, когда с моих губ слетают эти слова, хотя, если задуматься, ничего смешного в этом нет.

Модан кивает:

– Разумеется. Итак, мы разыскали одного из строителей месье Касто. Он поднял свою документацию, из которой следует, что колодец был засыпан в пятницу. За день до вашего отъезда.

– Чушь собачья.

– Простите? – Он вопросительно смотрит на меня.

– Чушь. Собачья, – как можно отчетливее говорю я. – У вас есть шесть… – Я резко встряхиваю головой. Тео. – Уже не шесть, шестерых больше не будет, пять человек, которые могут это подтвердить. Пока мы были там, строители занимались забором вокруг бассейна, но я не помню, чтобы они даже близко подходили к колодцу. Документация неверна, а ваш строитель лжет. – Бесстрашие бьет из меня фонтаном, я пытаюсь сдержать его струю.

Впрочем, Модан непробиваем.

– Это было давно, – соглашается он. – И месье Касто считает, что работы с колодцем выполнил его брат. Он не помнит, чтобы занимался им сам.

– А что говорит его брат?

– Мы пока еще не смогли поговорить с ним. У него… – Модан подыскивает нужное ему слово. – А, вспомнил, miel, медовый месяц. Я правильно выразился? – Я киваю. – Он в походе. В Гималаях. – Полицейский кривит губы, словно в его глазах блуждания по Гималаям – не лучший способ провести медовый месяц.

Папка по-прежнему лежит на столе. Он так к ней и не прикоснулся.

– В любом случае у вас есть пять человек, которые утверждают, что колодец не был засыпан. Почему вы уделяете этому столько внимания?

Он слегка выгибает бровь:

– Наша работа – быть тщательными во всем.

– А как же водитель автобуса? – не унимаюсь я. – Он ведь запомнил Северин.

Модан смотрит на меня, и его длинное лицо не выражает ничего, кроме привычной настороженности.

– Водитель автобуса помнит лишь то, что рядом с фермой в автобус села молодая девушка и доехала до станции. По его словам, на ней были темные очки, а волосы скрывал красный шарф.

Я вижу Северин: она курит сигарету в конце сада и быстро разговаривает по телефону. Утро, еще свежо, но примерно через час солнце победит эту свежесть. Северин в своем неизменном строгом черном бикини, на голове тюрбаном закручен красный шифоновый шарф. Она стоит спиной ко мне, и, когда жестикулирует рукой с зажатой в ней сигаретой, мне видно, как движутся ее худые лопатки. Эта сцена жутко напоминает мне пятидесятые годы – гламурные кинозвезды в огромных солнечных очках, отдыхающие на Французской Ривьере. В этот момент, сама не знаю почему, мне страшно хочется, чтобы ее здесь не было. Более того, чтобы ее не было никогда. Но сегодня, разговаривая с Моданом, я лепечу:

– Да, это была Северин.

Он пожимает плечами – странное, несимметричное движение, как будто его конечностями управляет кукловод. Наверное, это неудобно, но только не Модану.

– Возможно.

– Возможно? – Я вопросительно смотрю на него.

Он снова пожимает плечами – сначала правым, затем левым.

– Возможно.

– А как же видеозапись с автовокзала?

Модан протягивает руку к папке и протягивает ее мне:

– Regardez-vous. Пожалуйста, посмотрите.

Я беру ее у него и, заставляя себя дышать, открываю. Внутри папки действительно лежит фото: зернистая картинка, не столько черно-белая, сколько разных оттенков серого. Посреди того, что, по идее, является площадью перед автовокзалом, виднеется нечто похожее на стройную девичью фигурку. Голова ее обмотана шарфом, или же это такая шляпа. Она стоит рядом с большой сумкой.

Я неуверенно поднимаю глаза на Модана:

– Это та самая запись?

Модан поднимает два пальца. Этот быстрый жест как будто одновременно говорит: «мы старались» и «c’est la vie».

– Это самое четкое изображение, какое нам удалось получить.

Я снова смотрю на фото. Возможно, Каро слегка преувеличила – это все-таки человеческая фигура. Но в целом она права: картинка ни о чем не говорит. Я продолжаю вглядываться в фото, как будто это цифровой снимок и ему требуется пара секунд, чтобы приобрести резкость. Однако размытые очертания так и не складываются в четкую картинку. При этом мои мысли вертятся вокруг одного и того же: колодец, шофер автобуса, видеозапись. Колодец, шофер автобуса, видеозапись. Что-то одно из них противоречит остальным –