Фрактальный принц - [39]

Однажды в этом поезде мне встретился Принц-цветок.

Он стоял, слегка отклонившись назад и держась рукой за желтый поручень под потолком. На нем был голубой бархатный пиджак с цветком на лацкане. На лице усмешка.

— Зайбак, что ты здесь делаешь, совсем один? — спросил он.

Я подумал, что это сон, и рассмеялся.

— Неужели лучше пробовать на вкус рухов и химер, как мои собратья? — отозвался я. — Я предпочитаю смотреть сны.

— Сны — это хорошо, — заметил он, — но однажды тебе придется проснуться.

— И стать бесплотным разумом в пустыне? Чтобы меня поймали муталибуны, посадили в кувшин и отдали в услужение жирным господам и госпожам Сирра, которые будут забавляться, пока не соизволят меня отпустить? — спросил я. — Любой кошмар лучше такой участи.

— А что, если бы я научил тебя, как завладевать их жирными телами? — поинтересовался он, насмешливо сверкнув глазами.

— Как же это сделать?

Он обнял меня за плечи и прошептал на ухо:

— Я открою тебе тайну.

Позволь мне открыть ее тебе, Таваддуд, чтобы мы могли стать единым целым.

Было время, когда девушка, которая любила монстров, и Зайбак жили почти как карин и мухтасиб более того, она не была ни его повелительницей, ни его рабыней. Они вместе искали укромные места, ходили по Городу Мертвых и тайным тропам Бану Сасан.

На некоторое время они стали новым существом. Когда Таваддуд смотрела, как на крыши склепов падает дождь и от них поднимается пар, казалось, будто Зайбак видит это впервые.

Однажды в Город Мертвых пришел человек по имени Кафур. Когда-то он был высоким и красивым, но теперь прихрамывал и ходил, закутавшись в балахон и надвинув на голову капюшон.

— Я слышал, что здесь появилась женщина, которой удалось приручить Аксолотля, — обратился он к гулям.

Те пошептались и проводили его к Таваддуд.

Она с улыбкой предложила ему чашку чая.

— Слухи, без сомнения, весьма преувеличены, — сказала Таваддуд. — Я просто бедная девушка, которая живет в Городе Мертвых и служит джинну за то, что он предоставил ей кров.

Кафур смотрел на нее, почесывая короткую бородку.

— Что ж, и тебе этого достаточно? — спросил он. — Я знаю, ты из хорошей семьи и привыкла к лучшим условиям, чем здесь, в склепе. Если ты пойдешь со мной, я покажу, как может жить в Сирре женщина, способная заставить джинна выполнять ее желания.

Таваддуд покачала головой и отослала его прочь. Но, раздумывая над его словами — и ее мысли смешивались с мыслями Аксолотля, — она поняла, что скучает по обществу людей, по тем, кому не приходится жить в склепах и чьи прикосновения не напоминают песчаный ветер. Та ее часть, что была Зайбаком, говорила, что надо было принять предложение. А та часть, что была Таваддуд, отвечала, что никогда не покинет его. Но, возможно, все было и наоборот.

Однажды утром она сказала Зайбаку, что видела во сне поезд.

— Ты превратишься в меня, — произнес Зайбак. — Я слишком стар и силен.

— Да, ты ведь мой огромный джинн, мой ужасный Аксолотль, — поддразнила его Таваддуд.

— Да, я Аксолотль.

После этих слов Таваддуд замолчала.

— Я думала, он просто насмехался над тобой, — прошептала она наконец.

— Я рассказал тебе, что украл мое первое тело. Я явился в Сирр из пустыни и практически завладел им.

Таваддуд закрыла глаза.

— Мой дед помнил ту ночь, когда пришел Аксолотль, ночь гулей, — начала она. — Он говорил, что это походило на чуму. Она распространялась вместе с шепотом. Улицы были заполнены людьми с пустыми глазами, безумцы резали собственную плоть, жадно ели, занимались любовью.

— Да.

— В конце концов гулей подняли на Осколок Соареца. Мужья взяли своих жен, которых больше не узнавали, матери взяли детей, которые разговаривали странными голосами, и всех их прогнали вниз, в пустыню.

— Да.

— Кающиеся начали охотиться за историями. Сказать неправду означало смерть.

— Да, — Зайбак немного помолчал. — Мне хотелось бы заявить, что я не желал этого. Что я был опьянен ощущением плоти, что потерялся в многочисленных сплетениях и не понимал, что делаю. Но это было бы ложью. Я был голоден. И я все еще голоден. Если ты останешься со мной, Таваддуд, твои мысли станут моими мыслями. Ты этого хочешь?

— Да!

Нет,ответила одна из ее половинок, но Таваддуд не знала, которая.

Она проснулась в холодном и тихом склепе и уже не могла понять, о чем напоминал ей клубящийся над крышами после утреннего дождя пар. Она сидела, пока солнце не поднялось до середины неба, и пыталась вспомнить тайну Принца-цветка, но она исчезла вместе с Зайбаком-Аксолотлем.

Тогда девушка, которая любила монстров, а одного больше всех других, собрала свои вещи и перешла жить во Дворец Сказаний. Но это уже совсем другая история.

История заканчивается, и тогда Таваддуд становится Арселией, а Арселия — Таваддуд. Она окружена чем-то теплым и твердым и удивляется, глядя на свои руки — более красивые, чем она помнит, надушенные и умащенные, покрытые затейливым красно-черным узором, украшенные золотыми кольцами. Таваддуд поднимает руки — руки Арселии — и ощупывает себя, словно слепая. Человек с темным лицом наблюдает за ними, но Таваддуд говорит себе, что беспокоиться не о чем: это друг, и он не причинит им зла.