Фотография Архимеда - [11]

Он включил рефлектор. Световое пятно легло на желтоватую, изрытую коррозией поверхность металла.

Что же это такое? Оптический феномен? Неизвестное явление природы? Чудо?

Какая чепуха!

Стиснув зубы, он снова шагнул в амбразуру. И снова перед ним встал южный склон Оливия, загорелась над головой звездная россыпь и фантастической короной вырезались на горизонте крутые склоны Пикара,

Труба исчезла, будто ее никогда и не было.

И в то же время он явственно ощущал край амбразуры рукой!

О черт!

Прозрачной она становится, что ли?

Но почему именно в тот момент, когда он оказывается внутри?

Он начал ощупывать внутреннюю поверхность секции. Вот она, гладкая как стекло и абсолютно прозрачная. Температура сто шестнадцать. На шесть градусов ниже, чем снаружи. Вот край амбразуры. Толщина металла около десяти сантиметров...

Тьфу, пропасть, как же он сразу не догадался!

Поляроид!!

Труба не из металла, а из какого-то пластика, обладающего поляроидными свойствами!

В одном направлении световые лучи через него проходят свободно, а в другом... И пластик этот, вероятно, очень легкий. Отбить бы кусок для анализа...

Неизвестное явление природы!

Болван!

Он размахнулся и ударил молотком по невидимой стене. Молоток отскочил с такой силой, что чуть не вылетел из руки.

* * *

... Скверно будет, если в разговор отца с Александрой Антоновной ввяжется Клара Сергеевна. Эта все припомнит. И стекло, которое Андрей на спор разбил кулаком, и книжки, которые он читал во время уроков, и киноварь, которую стащили в химическом кабинете, чтобы выпарить из нее ртуть...

Андрей мысленно начал перебирать все, что случилось с начала учебного года. Оказалось так много, что он удивился.

Неужели есть люди на свете, которые не получают замечаний, все у них шито-крыто, без сучка, без задоринки?

Не может быть на свете таких людей. Впрочем... а Мишка Перельман? Вот у кого все будет нормально в жизни. С первого класса его ставили всем в пример. На любой вопрос учительницы он тянул руку вверх. Всегда все знал. На собраниях выступал долго и толково и всегда по существу. Был инициатором многих хороших дел. Например, предложил вести классную летопись, чтобы потом, когда все станут солидными людьми, собраться как-нибудь в школе и почитать вслух записи и посмотреть фотографии. Летопись вели полтора года, пока ее кто-то не похитил. Искали — кто, но не нашли. Занимался он живописью. Ходил за город с полированным этюдником «на пейзажи», но рисунки почему-то не особенно любил показывать.

И в музыкальной школе учился. На вечерах самодеятельности играл на рояле, красиво и плавно вскидывал руки над клавишами, кланялся публике с достоинством, слегка наклонив голову, и потом резким кивком отбрасывал волосы со лба.

В математическом кружке прочитал доклад о Лобачевском, высоко оцененный Кларой Сергеевной. В литературном прославился очерком о школе.

Правильный человек Мишка. Куда его ни поставь, везде он будет на месте и всегда впереди всех. «Наша надежда», — говорит о нем Александра Антоновна.

Вот еще Лида Звонарева. Чистенькая, накрахмаленная, отутюженная. Открой любой учебник в каком хочешь месте, начни спрашивать, — она все назубок, не собьется ни разу. Контрольные на одни пятерки. Если на доске пишет — каждую букву вырисовывает, стирать потом жалко. А если вызовут с места, отвечает не задумываясь, четко, будто читает. Отвечает и смотрит на учителя бледно-голубыми фарфоровыми глазами,

«Лидка! — кричат девчонки на перемене. — Ты читала „Всадника без головы“?» — «Не читала, — трясет головой Лида. — Некогда мне! Отстаньте!»

«Наша труженица», — говорит о ней Александра Антоновна.

А о нем, об Андрее Степушкине, говорят только в тех случаях, когда в классе происходит что-нибудь не совсем обычное. Он, конечно, не надежда школы и не труженик, а наоборот... И на собраниях выступает не он, а о нем... Плохо. Ой, как все плохо!

Почему несчастья похожи на снежный ком? Катится сначала маленькое, с кулак, и с каждым оборотом на него налипают все новые. Не успеешь оглянуться гора над тобой. Нависла, вот-вот обрушится.

В коридоре тихо скрипнула дверь. Это мать кончила возиться на кухне, пошла спать. Теперь до утра не выйдет из своей комнаты. А отец, наверное, храпит вовсю. Он рано укладывается и спит непробудно. Выстрелить можно в комнате — не проснется.

Андрей полежал еще полчаса, чтобы все успокоилось в доме. Потом опустил ноги на пол и сел на кровати.

Темнота комнаты была наполнена чуть слышными звуками: шелестом, вздохами, неясным бормотаньем.

«Ветер на дворе, — подумал Андрей. — Это он водит веткой сирени по стеклу».

Нащупал под подушкой фонарик, включил его и прикрыл ладонью.

Сунул ноги в тапочки, бесшумно прокрался в коридор, подставил к стене табурет, взял фонарик за проволочную петлю зубами, влез на шкаф и осторожно поднял крышку люка.

Холодом окатило плечи и голову. Он поежился. Это дыханье Большого Космоса касалось Земли через десятки километров атмосферы.

Привычно, без скрипа опустил за собой крышку и, освещая путь фонариком, прошел к установке.

Часовой механизм, подготовленный к монтажу, лежал у основания опорной штанги «Космоса Первого».