Фотографическая карточка - [5]

Наконец, Тотердель ушел, но не потому, что хозяин дома не скрывал своего раздражения, а потому, что не о чем было больше спрашивать. Он всем по-дружески пожал руку и вышел с таким самодовольным видом, словно ощущал себя самым дорогим гостем.

— Твой крестный, Мэри, становится несноснее день ото дня, — заметил сердито Джон, когда дверь за стариком затворилась.

— Он порой назойлив, я согласна, но ведь нельзя же не принимать его. К тому же он оставит кое-что после себя. Не знаю, почему так происходит, Джон, но мы всегда нуждаемся в деньгах, хотя доход у тебя должен быть значительный.

Мистер Фосдайк заворчал. Хотя он и не говорил с женой о делах, она прекрасно помнила, что принесла ему порядочный капитал. Мэри знала, что место городского секретаря дает ему хорошее жалованье, а профессия юриста — неплохой доход. Миссис Фосдайк было также известно, что ее муж неохотно расстается с деньгами и даже придирается к хозяйственным издержкам. Эта черта казалась весьма оригинальной в человеке с таким характером, как у Джона Фосдайка, ведь подобные люди обычно все делают на широкую ногу, если, конечно, обстоятельства их не стесняют, а это вряд ли было так.

— Кстати, Джон, — сказала миссис Фосдайк после непродолжительного молчания, — крестный сообщил мне, что ему предлагают выдвинуть свою кандидатуру в муниципальный совет.

— Ему?! — воскликнул мистер Фосдайк. — Надеюсь, что он и думать об этом забудет. У нас и без него там дураков хватает. Постарайся отговорить его.

— Вряд ли у меня получится… Он добивался этого и в Лондоне, но там ему не удалось. Могу тебя заверить, что он страшно этого желает. Кроме того, он честолюбив, и ему нечем заняться, пусть это станет ему развлечением.

— Справиться с ним вам будет не сложнее, чем с другими, мистер Фосдайк, — заметила мисс Хайд, — ведь вы умеете повернуть все по-своему.

— И все же я не хочу, чтобы Тотердель был в совете! — решительно возразил Фосдайк. — Запомни, Мэри, ты должна отговорить его, и вы, Бесси, сделайте это при случае. Я же предприму все, чтобы его не избрали.

— Неужели это может представлять для тебя какую-то важность, Джон? — воскликнула миссис Фосдайк.

— Пожалуйста, выполни мою просьбу. Важность, может быть, и небольшая, но, поверь мне, у меня есть причины не желать, чтобы мистер Тотердель вошел в состав совета.

II. Как опасны бывают прогулки в парке

Увеселительное заведение «Сиринга» было известно не только в Клеркенвиле и Айлингтоне, его посещали иногда и обыватели Вест-Энда, желавшие взглянуть на забавных комиков и знаменитых акробатов.

«Сирингу» лет десять тому назад основал некий Моффат и назвал ее в свою честь. Тогда она была концертным залом с буфетом. Но то ли из-за недостатка капитала, то ли потому, что Моффат не сумел разрешить извечной проблемы — что же нужно публике, — его заведение не процветало, и лет через пять, чтобы не стать банкротом, Моффат сдал его мистеру Джеймсу Фоксборо.

Это был человек предприимчивый, энергичный и, очевидно, с капиталом. Он уничтожил прежний концертный зал и, прикупив два соседних дома, выстроил новый и назвал его «Сирингой». Новый хозяин напечатал красивые афиши, пригласил знаменитых артистов, и через три месяца новый музыкальный зал собирал аншлаги.

Можно сказать, что мистер Фоксборо сам принадлежал к театральному миру. Он был женат на Нидии Уиллоби, которая прославилась как вокалистка еще лет двадцать тому назад. Вначале она содержала его на свой заработок, но потом, по слухам, он нажил денег, разъезжая по провинциям с актерами. Его считали знатоком в театральном деле и думали, что ему в значительной степени помогает жена. Миссис Фоксборо обычно говорила так:

— Я не претендую на умение судить о достоинствах пьесы и игры. Но я знаю, какие пьесы дают хорошие сборы, а сборы часто дают пьесы далеко не самые лучшие.

И в этом отношении она, несомненно, была права. Когда ее муж отправлялся в театральные странствия, она очень хорошо управляла «Сирингой». Труппа любила миссис Фоксборо. Она хорошо видела, кто привлекал публику, а кто — нет, и хотя она понимала, что следует как можно скорее избавляться от несчастных бездарей, но по доброте душевной все же позволяла оставаться им еще на несколько недель после окончания контракта, пока они не найдут другого места.

Сама Нидия не часто появлялась на сцене. Голос у нее не пропал, и если формы ее и стали полнее и солиднее, она все-таки была красивой женщиной лет сорока. В ее густых каштановых локонах не было ни единого седого волоса, а темно-голубые глаза сияли так же, как в то время, когда пленили Джеймса Фоксборо.

Когда она пела, ее принимали великолепно: миссис Фоксборо любила петь и пела хорошо, при этом у нее доставало здравого смысла понимать, что если ее имя станет слишком часто мелькать на афишах, то прием не всегда будет восторженным. Она была женщиной смелой, энергичной, в молодости достойно выдержавшей борьбу с обстоятельствами. Теперь же Нидия наслаждалась жизнью и никогда не чувствовала себя такой счастливой, как в то время, когда муж возвращался с гастролей домой.

Кроме супруга, миссис Фоксборо нежно любила свою единственную дочь Нидию, или Нид, как ее называли близкие, — хорошенькую девушку с каштановыми волосами и темно-голубыми глазами. Черты лица Нид были неправильными, но ее очаровательная белозубая улыбка с лихвой перекрывала этот недостаток. Воспитание она получила прекрасное, особое внимание уделялось музыке, благо ее родители могли себе это позволить. Девушка очень смутно помнила те трудные времена, когда ее матери приходилось нанимать кеб,