Форварды покидают поле - [17]

Итак, господа и товарищи всех социальных классов и прослоек: нэпманы, рабочие, хлебопашцы, замужние женщины, невинные и виноватые девушки — слушайте нас.

Ей богу, «публика — дура». Я лез из кожи вон, выкидывая такие фортели, что, право, профессиональному иллюзионисту под стать, но каменные лица стояли перед глазами, и ни одного одобрительного взгляда я не встретил. Редкие хлопки тонули в волнах свиста. Да что говорить — Санька, выступавший на арене московского цирка, тоже не пришелся им по душе. Зато Красавчика с его дешевой чечеткой встретили бурным восторгом.

Но вот к этим голым и бесстыжим кретинам вышел Степка. Едва он появился, как кто-то оглушительно закудахтал. Степан насупился и вовсе рассвирепел, когда в него швырнули недоеденным огурцом… Керзон с трудом вытолкнул Степку снова на сцену, уговаривая его разжалобить публику песней со слезой. Зол я был на публику ужасно и испытал мстительную радость, когда увидел преображенные Степкиной песней морды, раскрасневшиеся под палящим солнцем.

Ты жива еще, моя старушка,

Жив и я, привет тебе, привет…

— пропел Степан, и зрителей словно подменили. Толпа подалась вперед, точно по команде, и зажала нас в тесное кольцо. На лицах людей появилось удивление и восторг.

Даже мы, черноярцы, не раз слушавшие в исполнении Степки «Письмо к матери», здесь, в толпе завороженных зевак, вдруг ощутили, как пишут в газетах, всю притягательную силу его голоса. Одна мадам так искренне плакала, что даже не заметила руку Федора на своем плече.

Степка пропел последний куплет. Долго грохотал шторм аплодисментов. Толстяк первым протянул гривенник. Керзон правильно оценил обстановку.

— Степан Шаляпин, — крикнул он в толпу, — споет бессмертную и трагическую песню о двенадцати разбойниках. Но прежде прошу щедро оценить наш труд.

Керзон снял кепку и вместе с Ильей стал обходить зрителей.

Степку вызывали четыре раза, под конец он совсем изнемог и сел на землю. По команде капитана мы подняли его на руки, раскачали и бросили в реку. Керзон, весело моргая, подсчитывал выручку.

— 21 рубль 68 копеек! — крикнул он, не обращая внимания на медленно растекавшуюся толпу. Отобрав у Керзона выручку, мы кинули в Днепр и его, забыв, что он, единственный из нас, не умел плавать. По-видимому, об этом забыл в пылу радости и сам Керзон. Он покорно поднял над головой длиннущие худые руки и скрылся под водой.

— Глиста не умеет плавать, — довольно спокойно сказал Славка Корж.

Илья вдруг словно ужаленный бросился в реку, крикнув не своим голосом:

— Керзон тонет!

Поднялась настоящая паника. Ужас, что творилось. Вскоре спасательная лодка с неподвижным телом Керзона на носу приблизилась к берегу.

Из Керзона вылили чуть ли не цистерну воды. Наконец голкипер открыл глаза. Дежурный спасательной станции, указывая на Илью, сказал:

— Вот кого благодарите.

Керзон перевел взгляд на маленького Илью и слабо улыбнулся.

В мире грез

После случившегося Керзон несколько дней не являлся на тренировки. Приближалась игра с «Гарибальдийцем», и капитан велел зайти к нему домой и узнать, долго ли он будет валяться в постели. Завидев меня, Степана и Саню, Керзон обрадовался и даже выставил угощение, благо никого дома не было: принес яблочное повидло и густую, как мед, наливку.

Когда мы, чуточку охмелевшие, возвращались домой, Точильщик неожиданно предложил:

— Хлопцы, давайте махнем в плавание!

— В какое плавание?

— Вниз по Днепру.

— Тоже мне плавание! Я думал — в Индию. Там виноград, изюм и кокосовые орехи…

Не успел я договорить, как Точильщик обрушился на меня:

— Тебя первым делом интересует жратва.

— Если уж идти в плавание, так лучше по Черному морю, — заметил Санька. — А без жратвы долго, Степка, не поплаваешь.

— Да ну вас, — рассердился тот. — Я вам дело говорю. Чего дома торчать, когда, факт, можно заработать копейку и свет повидать. Если мы на пляже подмолотили, то в местечке пли в селе чудаков полно, и деньжат у них куры не клюют.

— И это ты на своем дредноуте собираешься плавать? — спросил я.

— А почему бы и нет?

— Батя тебе башку оторвет.

— Не пугай, я пуганый. Во-первых, лодку дед оставил не только бате, но и мне, а во-вторых — как же он мне оторвет башку, если мы драпанем тайком? Ищи ветра в поле! Будем выступать в каждом селе, на каждой пристани со своей концертной программой!

Нас захватила Степкпна идея. Первые дни мы жили в мире грез, а затем стали тщательно готовиться к побегу.

Тут как раз на бирже труда объявили, что на ближайший месяц не предвидится никаких нарядов. И мы твердо решили после игры с «Гарибальдийцем» взять курс, на юг.

На первых испытаниях в Матвеевском заливе мы убедились в хороших ходовых качествах нашего корабля. Оставалось лишь отремонтировать уключины и запастись продовольствием. Сушили сухари, накапливали чеснок, соль, сахар. Санька утащил у бабушки целый кулек перловой крупы, мы со Степкой раздобыли полмешка картошки.

На совещании экипажа было принято Санькино предложение: па борту лодки краской написать «Бриг «Спартак», меня назначить капитаном, Степку — боцманом, а Саню — старшим рулевым.

Поединок

Капитан разделил основных и запасных игроков «Молнии» на две команды. Форвардов он оставил на своих местах, чтобы не нарушать их взаимодействие в атаках ворот противника. Таким образом, игра велась между нападающими, с одной стороны, и защитой — с другой. Отсутствовал лишь Славка Корж.