Форсайты - [22]

И все потому, что она удовлетворена жизнью, думала Флер – сосредоточенность на себе ей заменила забота о других. В той или иной степени эта издревле присущая человеку готовность послужить была свойственна всем Черрелам. Отец Динни и ее дядья дослужились до высоких чинов и званий. Конуэй – генерал, Лайонел – судья, Хилери священнослужитель, Адриан – профессор. И Майкл унаследовал от матери стремление ставить на первый план интересы других в ущерб собственным – чувство, несмотря на долгие годы близости, остававшееся в представлении Флер столь же чужеродным, как иноземное зерно для Руфи. А у Динни это было в крови. Она страстно любила Уилфрида, но преданность мужу помогла ей вновь обрести сердечный покой. Что ж – некоторым это по плечу.

– Знаешь, Динни, – мы все восхищаемся тем, как ты сумела заставить себя забыть Уилфрида. Ты когда-нибудь думаешь о нем?

Флер прекрасно сознавала, что вопрос – да и предшествующая ему фраза – были несколько ехидны, но что поделаешь, преувеличенное спокойствие Динни затрудняло сохранение собственного.

И снова Динни неожиданно произнесла не те слова, которых ждала от нее Флер.

– Флер, помнишь – как-то ты сказала мне, что получила предохранительную прививку еще до появления Уилфрида?

Флер прекрасно помнила. Тогда же она сказала, что если когда-нибудь расскажет об этом – о том, как получила прививку, – то только Динни, и никому другому. Но больше она никогда не возвращалась к этому разговору. Может, и к лучшему – у нее закралось подозрение, что она понемногу теряет иммунитет.

Поэтому Флер только кивнула и прямо посмотрела в глаза кузине.

– Должна признаться, – продолжала Динни, – что в то время я была так поглощена своей первой любовью, что не поняла, что ты хочешь этим сказать…

– Но теперь-то понимаешь?

– О да! Видишь ли, мне прививку сделал Уилфрид… милый Уилфрид.

– А Юстэйс?

– Юстэйсу я досталась уже без микробов, когда мне инфекция не грозила – когда я была продезинфицирована.

Продезинфицирована! От этого слова на Флер пахнуло карболкой. Но в приложении к Динни оно сверкало как новый пенс – в нем было что-то положительное, надежное и настоящее.

– Вторая любовь обычно приносит больше радости, – прибавила Динни.

Флер оставила эти слова без комментариев – у самой у нее второй никогда не было.

– Поэтому я отвечу тебе – да, я думаю об Уилфриде, – продолжала Динни, – но о Юстэйсе я думаю больше.

Поскольку в ином случае вопрос терял всякий смысл, Флер бодро сказала:

– А я о Майкле. Мы с тобой удачно вышли замуж, Динни, и разумно. К тому же за людей исключительных. Будем надеяться, что оба они скоро сделают настоящую карьеру.

Дождь прекратился так же внезапно, как начался, и только с листьев лавровых деревьев еще продолжали неслышно падать капли. Флер заплатила по счету, и они с Динни постояли немного в дверях, решая, понадобится ли им полосатый зонтик, который держал, стоя у них за спиной, прислуживавший им официант. В канавах еще журчала вода, но воздух заметно посвежел. Флер махнула, отпуская его.

– Я пойду с тобой, – сказала она. – Давно не видела Эм.

Темно-синяя блестящая дверь дома на Маунт-стрит была распахнута перед ними невозмутимым Блоуром – при исключительной высоте роста и манере держать голову откинутой назад физиономия его воспринималась как некая окаменелость.

– Миссис Дорнфорд. Миледи. Леди Монт находится наверху.

Проследовав за дворецким наверх в гостиную, где чехлы до сих пор были сняты не со всех кресел, они увидели мать Майкла – осторожно перемещаясь среди сдвинутой мебели, она была похожа на какую-то крупную болотную птицу, с крючковатым клювом, выпяченной грудью, в красивом, но мало соответствующем оперении.

– А, Флер! А Майкл знает, что Липпингхолл очутился в нейтральной зоне? Выдумки Совета. Я сказала им, что это сущая ерунда, – мы можем расквартировать десять человек, не беря никого в дом, особенно теперь, когда садовник перешел в налоговое управление. Торговцам его глухота не будет помехой. Босуэлл без Джонсона прежним уже не будет. Террасу на спуске к реке он все же утрамбует. Хорошо, если бы это была одна семья. Не забудь поговорить с Майклом. Динни, ступай наверх – при твоем весе нагрузка на щиколотки слишком велика.

* * *

В расположенной на первом этаже столовой Уинифрид – не менее изысканной, чем гостиная, хотя, на глаз пуриста, несмотря на все инкрустации по дереву из бронзы и из перламутра, не вполне отвечающей излюбленному стилю французского императора, – на завтрак была подана копченая утка, восхитившая бы любого гурмана; не менее вкусны были артишоки и мусс из омара, предшествовавшие ей. Но самые большие надежды Уинифрид возлагала на ягодный пудинг, который был еще впереди. Как хорошо, что ее осенило ограничиться одним шампанским.

Разговор шел о театре – они обсуждали новую драму Раттигана, премьера которой должна была состояться в Хеймаркете, – что ни говорите, он настоящий художник; о музыке – оба согласились, что современные английские композиторы понемногу возвращаются к мелодии – и началось это с Вогана Уильямса; об искусстве – оба с уважением относились к мнению собеседника – хотя нет, вы правы, национальная коллекция обязательно должна начинаться с Ренессанса, ну, или с того, с чего они вообще начинаются. И, если сама Уинифрид ни на секунду не позволила бы себе заподозрить гостя в том, что он будет так же мило соглашаться и с другими людьми, чье мнение отличается от его собственного, а иногда и резко расходится с ним, неужели кому-то могло захотеться заронить сомнение в ее душу?