Форпост - [60]

Словно в подтверждение этих слов, Бурек выл и лаял все ночи напролет, а Овчаж поднимался по нескольку раз за ночь и, накинув на плечи зипун, обходил двор.

Однажды, в темную глухую ночь, когда с неба сеялся дождь, смешанный со снегом, а на земле стояла грязь по щиколотку, Бурек вдруг бросился куда-то к оврагам и залился отчаянным лаем. Овчаж вскочил со своей подстилки и, догадавшись по бешеному лаю, что кто-то притаился за ригой, разбудил Слимака. Вооружившись кольями и топорами, спотыкаясь и скользя по слякоти, они пошли следом за собакой. Вдруг она заскулила, как будто ее ударили.

— Воры, — шепнул Мацек.

Одновременно послышались шаги: было похоже, что двое несут какую-то тяжесть.

— На-на!.. Поди сюда!.. На-на!.. — подманивал кто-то Бурека, но, почуяв за собой хозяев, пес бросился с еще большей яростью.

— Поймаем их, — спросил Мацек Слимака, — или не стоит связываться?

— Кто ж их знает, сколько их там, — ответил Слимак.

В эту минуту в колонии Хаммера зажглись огни, на дороге послышался конский топот и крики:

— Лови! Держи его!

— Стой! — заорал Овчаж, а Слимак, высунувшись вперед, гаркнул:

— Эй вы, что за люди?..

В нескольких шагах от него на землю упало что-то тяжелое, а из темноты донесся голос:

— Погоди, швабский сторож!.. Ты еще узнаешь, что мы за люди…

— Хватай его! — крикнул Слимак.

— Бей его! — завопил Овчаж.

И они вслепую двинулись к оврагу. Но воры уже бросились наутек, ругая Слимака на чем свет стоит.

Тотчас же примчались верхом немцы, а Ендрек выскочил во двор с зажженной лучиной. Все столпились за ригой и при свете багрово пылавшей лучины разглядели в грязи заколотого борова.

— О, наш боров! — воскликнул Фриц Хаммер.

— Утащили у вас? — спросил Слимак.

— Закололи и утащили, хотя в доме горели огни.

— Смелые, стервецы! — заметил Овчаж.

— А мы думали, — отозвался с лошади батрак Хаммера, — что это вы воруете. — И захохотал.

— Хорошо же вы нас благодарите за помощь! А, чтоб вам… — проворчал Слимак.

— Пойдемте за ними, — взволнованно проговорил Фриц, — может, еще кого-нибудь поймаем.

— Ну и ступайте, — сердито ответил Слимак. — Видали умников!.. У себя в хате говорят, что мы воруем, а здесь просят, чтобы мы за них башку подставляли.

— Я пойду с ними, тятя, — попросил Ендрек.

— Сейчас же иди домой и Бурека тащи за загривок! — крикнул отец. — Этакого борова им спасли, из-за него воры нам грозятся, а они говорят, будто мы воруем!..

Фриц Хаммер успокаивал их, даже отругал сболтнувшего невпопад батрака, но мужики вернулись домой. Правда, вместо них подоспело несколько мужчин из колонии, но у Хаммера уже пропала охота гнаться за ворами, и немцы, захватив борова, впотьмах, по грязи вернулись к себе на ферму.

Через несколько дней явился урядник, выслушал колонистов, допросил Слимака, навестил Иоселя, обшарил овраг со всех сторон, вспотел, измазался в грязи, но никого не нашел. Однако в результате этих поисков он пришел к совершенно правильному заключению, что воры давно удрали. А потому, приказав Слимаковой положить ему в бричку горшок масла и желтую с черным крапинками курочку, уехал домой.

На некоторое время кражи прекратились, однако Слимак, помня угрозу воров, постоянно думал о том, что надо бы купить щеколды для амбара и риги да вытесать засовы для конюшни. Он уже обсудил все подробности, но ждал, когда придет охота потратить деньги на замки и обтесать брусья. Оба эти дела он откладывал со дня на день, памятуя пословицу: «Что скоро, то не споро» — и дожидаясь либо изобретения более усовершенствованных дверных запоров, либо наступления хорошей погоды.

— Надо бы купить щеколды, — говорил он, — да чего зря сапоги трепать по такой грязи?

Между тем установилась зима. На холмы лег плотный покров толщиной в добрые пол-аршина; Бялку сковал лед, твердый, как кремень; выбоины на дороге разгладились, ветви деревьев господь бог одел в снеговые сорочки, а Слимак все еще размышлял о засовах и щеколдах. Закинув ногу на ногу, он курил трубку, так что в горнице дым стоял столбом, или, усевшись за стол, облокачивался то правой, то левой рукой — и все думал. Однажды вечером, когда раздумия его близились к концу, в хату влетел Ендрек в сильном волнении. Мать возилась у печки и не обратила на него внимания, но отец, несмотря на скудный свет, сразу заметил, что у Ендрека изорван зипун, растрепаны вихры и подбит глаз.

Словно невзначай, он оглядел запыхавшегося мальчишку с одного и с другого боку, додумал до конца свою думу, вытряхнул пепел из трубки и, сплюнув, сказал:

— Кажись, паренек, кто-то тебе по морде съездил?.. И, пожалуй, разика три…

— Я ему больше надавал, — хмуро ответил Ендрек.

Мать в эту минуту выходила в сени и не слышала их разговора. Отец же не торопился с допросом, потому что протыкал проволокой забитый чубук. Продув его хорошенько, он снова начал:

— Кто ж это тебя так угостил?

— Да этот прохвост Герман, — буркнул Ендрек, поводя лопатками, как будто его что-то кусало.

— Тот, что у Хаммера живет? — спросил отец.

— Он самый.

— А ты что делал у Хаммера, тебе ведь не велено было туда ходить?

— Да так, в окошко к учителю заглянул, — ответил сильно покрасневший парень и поспешно прибавил: — А это чертово семя выскочил из кухни и давай орать: «Ты что, говорит, подглядываешь в окна, ворюга?» — «Что я у тебя украл?» — спрашиваю. «Покамест, говорит, ничего, а наверняка украдешь». И как гаркнет: «Пошел вон отсюда, не то как дам тебе в зубы!» А я говорю: «Попробуй!» А он: «Ну вот, и попробовал». Я ему: «А ну, попробуй еще!» А он: «Вот тебе еще…»