Формула клада - [37]

– Отдай, стерва буржуйская! – И вцепился в кружевной подол.

– Сенька, ты его порвешь! – Влетевшая следом Наденька оказалась такой же чернокосой, как и Ривва, только очень худенькой девушкой в латаной юбке и кофточке. Ривва дернула платье на себя… и отлетела на кровать Джереми, прижимая к себе отодранный лиф.

– Держи, Надюха! – Сенька, ухмыляясь, протянул девушке висящий лохмотьями шелково-кружевной ворох. Наденька молча размахнулась… и хлестнула Сеньку кружевом. И кинулась прочь, проскочив между застывшими по обе стороны двери рыжими девушками, похожими настолько, словно одна была настоящей, а вторая – ее отражением в зеркале.

– Товарищ Сеня, вы… вредитель! – с возмущением выпалила одна рыжая.

– But nothing to argue[58], – пробормотал Джереми, разгибаясь после очередного приступа боли и невольно отодвигаясь подальше от рыдающей в оторванный лиф Риввы.

– Англичанин? Интервент? – отрывисто бросил начальственно-решительный голос, и в дверях объявился молодой человек в фуражке и рабочей косоворотке. Явно подражая то ли Троцкому, то ли Антонову-Овсеенко[59], он нацепил на нос пенсне… и уставился на Джереми поверх стекол. – Шпион Сиднея Рейли? Вы арестованы!

– Но он же ранен! – немедленно переставая рыдать, выкрикнула Ривка. – Ему покой нужен!

Застывшая в дверях Ида Марковна закатила глаза и взялась широкой ладонью за пышный бюст. Экономка Фекла Ивановна широко перекрестилась, глядя на Джереми полными ужаса глазами, как на живого покойника.

– Тем более! Знаем мы, где представитель Антанты мог получить ранение – в боях за город! – Молодой человек шагнул в комнату.

– В ЧК его упокоят! – Сенька загоготал.

– Вам уже говорили, что вы вредитель, товарищ Сеня? – бросила вторая рыжая. – Товарищ Алеша[60], он не интервент и не шпион! Ранили его в боях за город, но на нашей стороне!

– Тю, ты глянь! – Сенька разглядывал Джереми будто лежалый окорок в витрине бакалеи. – Правду товарищи-барышни говорят – то ж англичанский медвежатник, который дверку подломил, когда мы с товарищем Япончиком банк для трудового народа брали!

– Вот и мне дюже интересно, кто тут чего с моих буржуев без меня брал? – в перекличку голосов добавился еще один голос – и, бесцеремонно раздвинув плечом хозяев дома, в комнату ввалился человек. Низкорослая приземистая фигура его была облачена в английский военный мундир поверх казачьих шаровар с лампасами. На поясе болталась изукрашенная золотом сабля, не иначе как старинная, именная и наградная, сорванная со стены в одном из старых офицерских домов. Из-под надвинутой на низкий лоб смушковой шапки постреливали глубоко утопленные в глазницах острые, «себе на уме» глазки. Джереми попытался поймать его взгляд, но тот немедленно метнулся в сторону, как у проворовавшегося приказчика.

– Ты хто такой, а? – Безошибочно определив начальника в товарище Алеше, приземистый шагнул к нему.

Товарищ Алеша покосился на лестницу, заполнявшуюся разномастно одетыми мужиками, сплошь увешанными оружием.

– Улановский, представитель Ревкома, – наконец неохотно процедил он.

– Гля, хлопцы! – Приземистый махнул рукой, явно призывая мрачных «хлопцев» присоединиться к своему возмущению. – Я как занял Одессу, так и Ревком жидовский появился!

– То ж… сам товарищ Григорьев! – роняя пучок рваных шелков на пол, завопил Сенька. – Атаман всей Херсонщины, Запорожья и Таврии!

– Шо, узнал меня, хлопче? – Григорьев бросил на Сеньку благосклонный взгляд.

– Та как вас не узнать, пане атамане! Вы ж такой великий герой! Вы ж немцев и большевиков разом с Петлюрой били… и Петлюру разом с большевиками… – Сенька сбился, видно поняв, что похвала становится сомнительной.

Но Григорьев только ухмыльнулся:

– А то! Французов тоже я победил: они – немцев, а я – их! Одним снарядом председательское кресло из-под ихнего Клемансо[61] выбил! На, целуй! – Григорьев сунул Сеньке короткопалую лапищу. – Будешь внукам рассказывать, шо сам атаман Григорьев тебе руку пожаловал!

С полным сознанием оказанной чести Сенька ухватил лапищу Григорьева обеими руками и звучно запечатлел на ней прочувственный поцелуй. Джереми брезгливо скривился… и увидел отражение своей гримасы на всех лицах: Соломона Моисеевича с супругой и дочкой, товарища Алеши и… Рыжих не было. Только что стояли по обе стороны двери – и ни одной, ни второй.

– Только атаманом не зови! – отнимая у Сеньки руку, пробурчал Григорьев. – Ты б еще полковником или штабс-капитаном назвал! Я командир шестой дивизии Третьей украинской советской армии!

– Пане полковнику! Господин штабс-капитан! – расталкивая запрудившую лестницу толпу, наверх пробились два бойца, тоже обвешанных оружием и обряженных в разномастное снаряжение, собранное со всех армий, сцепившихся в схватке Гражданской войны. И, перебивая тягучий наднепрянский говор резким волжским оканьем, затарахтели наперебой:

– Приказание выполнено!

– Хлопци вже тут, трохи радосни – бо город ж наш! – але усе розумиють, пане полковнику!

– Не больше кварты водки на брата, ваше благородие, и по пулемету на каждый десяток! Согласно вашему приказанию квартал полностью окружен!

– Навить мыша не проскочить, не те що буржуй або жид!