Формула клада - [10]

Вдалеке хлопнул выстрел.

– Помогите! Убива-ают! – пронзительно закричала женщина.

Француз дернулся, но чернокожий Юбер отрицательно помотал головой:

– Вчера Поль вот так побежать – и не вернуться! Налетчик велеть женщина кричать – заманивать.

– Беда в том, что мы не знаем: заманивала она или мы бросили несчастную погибать, – ответил юноша, направляясь к слабо мерцающей окнами громаде гостиницы.

– Помогите, помогите! – не унималась женщина и наконец смолкла: то ли устала… то ли умерла.

– Франки, николаевские рубли, керенки, украинские карбованцы… – От входа отделилась фигура. – Фунты стерлингов и деникинские беру по отличному курсу, по всей Одессе лучше не найдете!

– Va-t-en![14] – рявкнул Николя. – Не гуляйте больше ночью, мсье англичанин, в следующий раз мы можем и не подоспеть!

– Месье слишком молодой умирать. – Африканец белозубо ухмыльнулся, оба солдата коротко салютнули и направились прочь, держа винтовки на изготовку.

– Merci bien![15] – вслед им крикнул юноша и потянул на себя тяжелую дверь.

Свет керосиновых ламп, еще два года назад показавшийся бы тусклым и убогим, слепил после сплошной темноты улиц. Смесь запахов кофе, дорогого табака, дамских духов и еды, обильной, без ограничений и пайков, ударил в нос, изгоняя привычную вонь нечищеной канавы. Навстречу шагнул швейцар – солидный, с уцелевшими от прежних времен золотыми галунами на форме и армейской выправкой. Встречать и провожать гостей за двери «Лондонской» он более не решался. Могут подстрелить.

– Good evening, master Jeremy! – на тяжеловесном, но понятном английском поздоровался тот. – Glad to see you again[16].

– Здравствуй, Потап Ифанович, – на столь же тяжеловесном, но тоже понятном русском ответствовал юноша. – Что Михаил Васильевич?

– Прибыли, ждут-с!

Юноша благодарно кивнул и, на ходу пытаясь отряхнуть платком грязь с визитки, взбежал по застеленной алым сукном лестнице. Зал «Лондонской» сверкал, юноша замер на пороге, чувствуя, как во рту становиться сухо. Его, Джереми, тринадцатилетие… как раз перед их с отцом отъездом в Россию. Когда это не мешало ни его собственной выгоде, ни бабушкиной светской жизни, дед вспоминал о традициях своего народа – на тринадцатилетие внука он устроил роскошный праздник в доме на Парк Лейн. Так же негромко наигрывал оркестр, сияли драгоценности дам, так же респектабельны и сановны были мужчины…

Не так же. На степенно проплывшей мимо даме сверкало алмазное колье, но кружевной палантин носил следы неумелой, хотя и старательной штопки. Мундир сопровождающего ее пехотного капитана был аккуратно залатан на груди, и, судя по размеру и форме, заплата прикрывала дыру от пули. То ли капитан оправился после тяжкого ранения, то ли… снял мундир с убитого. И капитан ли он вообще, а может, один из людей Мишки Япончика и дама в штопаном палантине вот-вот лишится и колье, и серег? И никакого детства нет. Ни дома на Парк Лейн, ни деда… иначе начнешь вспоминать, как дед не хотел, чтоб они ехали, но у отца был приказ и долг, дед просил его оставить хотя бы внука, а отец смеялся и говорил, что Джереми полезно побывать на родине предков. Есть только этот темный город, этот отель и эти люди. Джереми двинулся сквозь толпу.

– …Шестьдесят рублев, мил-сдарь, пошлейшая тощая курица, синяя, как лютик по весне! Это при жалованье в двести-триста рублев, каковое и неплачено уже с месяц. Заводы, изволите ли видеть, не работают… Непайковый хлеб – четыре рубля за фунт, а очереди за пайковым хлебом стоят третий день – и безрезультатно! – Господин в ветхом мундире железнодорожного ведомства опрокинул в рот стопку водки и зажевал балыком. – И балык несвежий… Когда это в «Лондонской» был несвежий балык? А вы удивляетесь, почему бастуют!

– Порроть! – пьяно пробормотал его собеседник. – Всех! И никаких… бастовок… за-ба-сто-вок!

Джереми ловко обогнул очередную группку, пробираясь к компании из трех мужчин – одного статского и двух генералов, в российской и во французской форме.

– Михаил Васильевич!

Штатский обернулся – и расплылся в улыбке:

– О, мистер Лернер! Душевно рад! Знакомьтесь, господа! – Он перешел на французский. – Сын Джорджа Лернера, того самого английского инженера, что в шестнадцатом году прибыл на «Анатру»[17]… когда были планы на английские самолеты, помните? Впрочем, откуда бы – вас тогда тут не было, господа. Увы, революция превратила все планы в несбыточные прожекты, а потом и сам мистер Лернер-старший погиб.

– Сочувствую вашей потере, – чуть склонил голову француз.

– Благодарю, – кивнул Джереми. Он искренне ненавидел сочувствующих. Они мешали делать вид, что отца… просто нет здесь. Джереми один, но… если сумеет добраться до Англии, то там его встретит не только дед, но и отец.

– Юный Джереми и сам разбирается в авиационной инженерии – он весьма способствовал нам в использовании аэропланов Анатры для почтовых сообщений, – выразительно играя лохматыми бровями, продолжал Михаил Васильевич.

– Ценный талант, особенно теперь, когда сам Артур Анатольевич Анатра улететь изволил, – пробурчал русский генерал. – Собственный аэроплан – машинка зело полезная.

– Сей скептик – генерал-лейтенант Шварц