Фонвизин. Его жизнь и литературная деятельность - [28]

Фридрих Великий, получив “Наказ” от Екатерины, писал в Петербург своему посланнику графу Сольмсу: “Ни одна еще жена не была законодательницей, сия слава предоставлена российской императрице, которая ее, конечно, достойна”. Хвала эта была вызвана главным образом тем, что в свой “Наказ” Екатерина целиком внесла идеи энциклопедистов, которых ревностно изучала, будучи еще великой княгиней, вместе с княгиней Дашковой. Особенным любимцем ее был Вольтер; она называла его “Божеством веселости”, а о себе говорила также, что веселость — “ее сильная сторона”. Таким образом, в ее благосклонности к Вольтеру и Нарышкину, ее шуту, было кое-что общее. Стоит вспомнить, как она защищала “шпыней” и “балагурство”, утверждая, что для этого нужен ум. С другой стороны, насколько искренно и глубоко было ее увлечение энциклопедистами, видим не только из ответа ее Дидро и переписки с Гриммом, о которой академик Я. К. Грот говорит, что в ней прежде всего бросается в глаза шуточный тон, но и из дел ее, принявших совсем иное направление, когда то, чему она поклонялась, она же стала называть “французским заблуждением”.

К числу явлений, вызванных нравственным движением века, принадлежало масонство. Движение это было не свободно от крайностей, приблизивших его впоследствии к обскурантизму, но во времена Новикова оно было сильным образовательным средством и поэтому занимает почетное место в истории нашего общественного просвещения. Любовь, взаимное общение, стремление к гуманности и равенству были присущи этому явлению.

Принадлежность к масонству требовала серьезности мысли и чувства и известного настроения, к которому Фонвизин как раз был совершенно неспособен. Здесь обряд строго соединялся с нравственным обязательством, тогда как видимая набожность Фонвизина ни к чему его не обязывала, как показывает его собственное “Признание”.

Сама императрица никогда не благоволила к масонству как к явлению прежде всего не веселого характера, носящему меланхолическую печать, как не благоволила она по той же причине и к Руссо. Державин ставил ей в заслугу, что она:

К духам в собранье не въезжает,

Не ходит с трона на Восток.

Масонство, вольнолюбивые мечты, иногда “томная задумчивость” равно явились отражением просвещенного сознания. Холодный, рассудочный ум Фонвизина удержал его от чересчур горячих увлечений, хотя не спас от ханжества и влияния мистика Теплова. Вследствие этого комедия “Недоросль”, хотя и явилась выражением общественного самосознания, лишена того горячего, живого чувства протеста, которое наполняет “Горе от ума”, лишена и той глубокой меланхолии, которая у Мольера дает читателю чувствовать сквозь зримый смех невидимые слезы. Как и сам Фонвизин, его “идеалы” — Правдин, Стародум, Милон, Софья — все “умны”, порядочны, но холодны, чересчур благоразумны и заученным манером излагают господствующую теорию “просвещенного деспотизма”. Казалось бы, у Фонвизина были под рукой прекрасные “подлинники” новых людей, таких, как князь

Козловский, и др. Хотят видеть в Стародуме портрет Новикова, но это лицо у автора совершенно неживое, это идеал резонера, а в наше время его можно назвать ходячим фонографом, так как большая часть его речей есть повторение чужих лоскутков. “Я должен сознаться, — говорит Фонвизин в “Письме сочинителя “Недоросля” к Стародуму”, — что за успех комедии моей одолжен я вашей особе. Из разговоров ваших с Правдиным, Милоном и Софьей составил я целые явления, кои публика и доныне охотно слушает”. Здесь были модные идеи воспитания, благодетельного отеческого или, вернее, материнского попечения власти о народе, который может многим наслаждаться в своей вольности “действительной”, а не по праву, как несчастные французы; добродетельные, но весьма патриархальные понятия о любви и супружеской жизни, где чувство взвешивалось на весах житейского рассудка. Недовольный современным “вольнодумством” Фонвизин придал речам Стародума особую окраску степенности патриархальной старины, соответственно этому и назвав его. Двойственность характера этого резонерствующего лица несомненно связана отчасти с личностью автора, отчасти с его желанием идеализировать старину, чтоб рельефнее оттенить недостатки настоящего. Проповедуя в значительной части “Недоросля” возвращение к темной старине, он нанес ей в то же время в этой комедии неизлечимый удар. Фонвизин осуществил в своей комедии ту цель, которую указали первым русским комикам в их борьбе с недостатками и пороками современной общественной жизни комедии де Туша, Реньяра, Пирона, Хольберга (в Дании), Шеридана и пр.

“Подлинники” и материал для “Недоросля” Фонвизин позаимствовал уже готовыми из журнальной сатиры и комедий самой Екатерины. Если холодный, рассудочный ум, как было замечено, не допускал его до увлечений современными идеями, масонством и вообще каким-либо глубоким нравственным движением, то острота этого ума, наблюдательность и врожденный талант переимчивости — все влекло его к сатире.

Расцвет ума и таланта Фонвизина совпал с той именно порою, когда сатирическое направление праздновало победу над лирикой и дидактической поэзией, так как было признано, что “первому, т. е. сатире, можно скорее и больше сделать людей хорошо мыслящих, нежели второму”.