Фонд и Империя - [75]

— Да, доктор.

— Тогда слушай внимательно. Фонд Номер Два был миром психологов. Он был зеркальным отображением нашего мира. Психология, не физика царствовала там. — И с триумфом: — Понятно?

— Нет.

— Но подумай, Бэйта, напряги свои извилины! Хэри Селдон знал, что его психоистория может предсказать только вероятности, но не наверняка. Всегда была возможность ошибки, и с течением времени эта возможность возрастала в геометрической прогрессии. Селдон, конечно же, сопротивлялся как мог ее возрастанию. Наш Фонд был очень силен своей наукой. Он мог побеждать армии и вооружение. Он мог ответить силой на силу. Но что он мог сделать с психической атакой такого мутанта, как Мул?

— Это должно стать делом для психологов Второго Фонда! — Бэйта почувствовала нарастающее в ней вдохновение.

— Да, да, да! Конечно!

— Но они пока ничего не сделали.

— Почему ты думаешь, что они ничего не сделали?

Бэйта подумала:

— Я не знаю. У тебя есть доказательства, что они что-то сделали?

— Нет. Есть много фактов, о которых я ничего не знаю. Второй Фонд мог быть основан еще не окрепшим, еще меньше нас. Мы развивались медленно, и медленно крепли, они наверняка так же. Звезды знают, какова их сила теперь. Достаточно ли они сильны сейчас, чтобы сразиться с Мулом? Знают ли они об угрозе, нависшей над нами? Есть ли у них способные лидеры?

— Но если они следуют Плану Селдона, Мул должен быть разбит Вторым Фондом.

— А, — задумчиво сморщился Эблинг Мис, — снова это? Второй Фонд был более трудным делом, чем Первый. Его сложность гораздо больше и, как следствие, возможность ошибки тоже. И если Второй Фонд не сможет победить Мула — это плохо, ужасно плохо. Это может стать концом человеческой расы в том виде, какой мы ее знаем.

— Нет!!

— Да. Если последователи Мула подавят их психическую силу. Понимаешь? Хомо сапиенс не смогут сражаться. Они станут новой расой, удерживающей власть, новой аристократией, а хомо сапиенс станут рабами как низшая раса. Разве не так?

— Да. Это так.

— И даже если по воле случая Мул не станет основателем династии, он сможет все же установить деформированную новую Империю, поддерживаемую только его личной властью. Она умрет вместе с ним. Галактика останется такой, какой была до его прихода, за исключением того, что уже не будет никаких Фондов, вокруг которых могла бы объединиться Вторая Империя. Это будет означать тысячелетия варварства. Это будет значить, что конца ему не будет.

— Что мы можем сделать? Мы можем предупредить Второй Фонд?

— Мы должны, или в противном случае они будут пребывать в неведении, которое слишком рискованно. Но нет никакой возможности предупредить их.

— Никакой возможности?

— Я не знаю, где они расположены. Они — «в другом конце Галактики», но это и все, и существуют миллионы миров, где их можно искать.

— Но, Эблинг, разве здесь не сказано? — Она нерешительно указала на фильмы, которыми был усыпан стол.

— Нет, не сказано. Я пока нигде этого не нашел. Эта секретность может что-то значить. На то должна быть причина. — Больное выражение снова появилось у него в глазах. — Но я хочу, чтобы ты ушла. Я уже и так потратил массу времени, а его очень мало. Очень мало.

Он отвернулся раздражительно, нахмурив брови.

Послышались приближающие шаги Магнифико.

— Ваш муж уже дома, моя госпожа.

Эблинг Мис не обратил на клоуна никакого внимания. Он снова повернулся к своему проектору.

В тот вечер Торан, выслушав все, сказал:

— Ты думаешь, он действительно прав, Бэйта? Ты думаешь, он не — Он заколебался.

— Он прав, Торан. Он болен, я знаю об этом. Все эти перемены в нем, потеря веса, его манера говорить, — он болен. Но если он начинает говорить о таких вещах, как Мул или Второй Фонд, или о чем-либо другом, над чем работает, ты только послушай. Он блестящий и ясный, как небо в открытом космосе. Он знает, что говорит. Я верю ему.

— Тогда еще есть надежда. — Это был наполовину вопрос.

— Я… я не думала об этом. Может быть! Может, нет! Я буду носить этот бластер с собой. — Говоря, она сжимала его в руке. — На всякий случай, Тори, лишь на всякий случай.

— На случай чего?

Бейта засмеялась, и в ее смехе послышались истерические нотки:

— Не обращай внимания. Я тоже стала немного сумасшедшей, как Эблинг Мис.

На то время Эблингу Мису оставалось семь дней жизни, и они спокойно, один за одним, пробегали.

Для Торана эти дни проходили в каком-то оцепенении. Теплые дни и полная тишина привели его в летаргическое состояние. Жизнь, казалось, замерла и погрузилась в какое-то бесконечное море праздности.

Мис стал затворником, зарывшись полностью в работу, которая не приносила никаких результатов и не поддавалась оценке. Ни Бэйта, ни Торан не могли с ним увидеться. Только отрывочные рассказы Магнифико свидетельствовали о его существовании. Магнифико стал тихим и задумчивым, становился на цыпочки, когда вносил подносы с едой, был единственным непосредственным свидетелем темноты бытия Миса.

Бэйта все больше и больше уходила в себя. Ее живость прошла, и отчет в своих действиях давал трещины. Она часто оставалась, поглощенная мыслями, наедине сама с собой, и однажды Торан застал ее играющей с бластером. Она быстро отложила его в сторону и напряглась в улыбке.