Фонарик - [20]

— Дай я скажу! — оттолкнул Вова сестру. — А мы оба будто обрадовались. Говорим: ой, как она рада будет! Только где же она? Значит, не больна? Я и говорю: «Пожалуйста, — говорю, — пожалуйста, когда она придёт, вы ей скажите, что её ученики беспокоятся…»

— А он втащил нас в вашу комнату, — снова перебила Лёля, — а там второй сидит. «Ах, — говорит, — какие славные детки».

— Постой, Лёля, это я расскажу! — рассердился наконец брат. — А этот, первый-то, и говорит: «Хорошо, — говорит, — давайте условимся устроить ей сюрприз! Если она сначала домой придёт, мы ей про вас скажем. А если, — говорит, — она к вам придёт урок давать, вы ей ничего про нас не говорите! Пусть девочка с ней начнёт заниматься, а ты, мальчик, потихоньку от неё со всех ног беги к нам. Мы к вам и придём, — вот будет ей радость!» А я говорю: «Вот хорошо-то! Так и сделаем».

— Мы стали уходить, — продолжал Вова, — хотим тетрадки и учебники взять, а они не дают. «Оставьте это», — говорят. «А зачем вам»? — спрашиваю. — А они говорят: «Нам интересно, как вы учитесь…» Ну, мы и ушли… Ведь это и есть засада, Киросенька, да?!

Возбуждённые, захваченные своим рассказом, дети и не заметили, что все взрослые так и застыли от изумления. Первая опомнилась мама.

— Дети! — в ужасе всплеснула она руками. — Что вы наделали?! Вы же предали Киросеньку!

Тут сразу все заговорили, но дети ничего не слышали, ничего не соображали. То, что сказала им мать, было так страшно. Они стояли потрясённые, убитые. Они… предали?.. Нет, нет, только не это!.. Они даже не заметили, как расплакалась мать, как папа бросился её успокаивать.

Киросенька, обняв Вову за плечи, встревоженно спрашивала:

— А адрес?.. Они спрашивали у вас ваш адрес? Адрес?!

Вопрос с трудом дошёл до сознания Вовы. Сказать он ничего не мог; он только отрицательно покачал головой.

— Всё равно! — рыдала мама. — Они же, конечно, проследили, куда пошли дети, и сейчас явятся сюда… Киросенька! Бегите скорей! А вдруг наш дом уже оцеплен! Дети, дети, что вы наделали!

Вдруг дедушка хлопнул ладонью по столу.

— Тихо, товарищи, — сказал он властно. — Нина, не разводи истерики и паники, а слушай, что я скажу. У меня опыт в таких делах больше вашего. Конечно, дети поступили неосторожно, но я об этом с ними поговорю потом. Уверяю вас, всех вас уверяю: непосредственно сейчас никакая опасность здесь нашей гостье не грозит. Царской полиции повадки революционеров хорошо известны. Они отлично понимают, что со стороны Киросеньки было бы просто слишком наивно посылать детей на разведку из того дома, где она находится! Им, конечно, и в голову сейчас не придёт, что та, кого они хотят схватить, сидит в этом доме и ждёт детей с разведки.

Дедушка вдруг улыбнулся и посмотрел на внуков.

— А мои внуки недаром собираются быть артистами. Они, как видно, хорошо разыграли свою роль. И те мерзавцы в засаде поверили, что это просто ученики пришли к учительнице. За детьми они, конечно, проследили, а наш дом у них уже давно на примете. Нам надо ждать «милых гостей», а Киросеньке надо собраться и уходить…

— Вы правы, дедушка, — сказала Киросенька, обнимая старика и целуя его. — Вы, как всегда, правы, милый, мудрый дедушка! А вы, Нина Дмитриевна, напрасно обрушились на моих учеников, — они всё же оказали мне огромную услугу. И от чистого сердца! — Она подошла к Вове и подняла его опущенную голову. — Ну? Что нос повесил? Всё хорошо! Пусть те сидят в засаде, а я сейчас уйду, — и поминай, как звали!

— Куда?! — криком вырвалось у Вовы. — Куда же вы пойдёте?

— Конечно, не к себе домой! — ответила девушка. — На рабочих окраинах у меня столько друзей, что… — Она не кончила и оглянулась на Нину Дмитриевну. — Я сейчас уйду, — повторила Киросенька, — но в другом обличье. — Она вся выпрямилась и глубоко вздохнула. — Я уйду из этого дома дряхлой старухой. Нина Дмитриевна, помните, вы как-то давали мне старинный салоп вашей бабушки. И такой же капор. Помните, когда мы играли «Красную шапочку»? Давайте их сюда! А вы… — обратилась она к Юрию Ильичу, но он не дал ей договорить.

— Садитесь сюда, к свету! — сказал он, доставая краски.

Дети с напряжением следили, как тоненькие кисточки в папиных руках едва касались лица Киросеньки. Вот поседели брови… вот из уголков глаз побежали лучиками морщинки… вот опустились углы рта… на лбу легли глубокие складки, и вот уже старушка в старомодном салопе и капоре смотрится в зеркало и улыбается.

— Только ступки и помела не хватает!.. А теперь, дедушка, что вы за эти дни написали? Давайте сюда, я унесу в сумке. А у вас, Юрий Ильич? Наверное, есть новая карикатура! Всё давайте сюда, на дно какой-нибудь потрёпанной сумки. А сверху, Нина Дмитриевна, дайте простое мыло, мочалку, старенькое полотенце. Старушка в баню пошла… Если схватят, всё равно хуже не будет! А если удастся пройти… сами понимаете, как это пригодится!

— Правильно рассудила, умница, — сказал дедушка и дал Киросеньке несколько исписанных листков. Юрий Ильич принёс небольшой рисунок. Через весь лист сломя голову бежал царь Николай Второй. Лицо его — глупое и смешное — было донельзя испуганно. Горностаевая мантия сползла с плеч и волочилась за ним в пыли. А за ней катилась потерянная с головы корона.