Флотское братство - [35]

– Оружие брать?

– Разумеется! – рявкнул Стасевич. – И пусть там по пути сопли не распускают! Операция чрезвычайной важности, нам соглядатаи не нужны! А на море всегда можно все будет списать, воды-то нейтральные…

Лихо козырнув, капитан судна отправился выполнять приказание, по его лицу было видно, что эта откровенно бандитская акция порядком действовала ему на нервы. Но и ослушаться приказания агента службы бязьпеки он также не мог. А в это время Полундра и двое других водолазов надевали новые гидрокостюмы и акваланги, готовясь к следующему погружению.

Глава 25

Здание российского консульства в Гданьске было оборудовано по всем требованиям безопасности, на его цоколях были установлены видеокамеры слежения, пуленепробиваемые стекла на окнах не только первого, но и остальных этажей, охранники консульства сидели в специальных будках из рифленой стали, у входа стоял польский полицейский. Сам старинный особняк помещался за резной чугунной оградой, окружавшей небольшой парк, деревья в котором росли достаточно редко, так что из окон консульского кабинета на третьем этаже было отчетливо видно все, что происходит на улице.

А по улице в это время шла демонстрация немецких неонацистов, при попустительстве польских властей беспрепятственно проникающих на территорию Польши. Кучка молодых людей жутковатого вида столпилась у ворот российского консульства. Оглушительно орал старые фашистские песни и марши магнитофон, крики, нацистские приветствия, фашистская символика на одежде – все было как полагается.

Стоя у окна кабинета российского консула в Гданьске, эту сцену наблюдали три человека: сам консул, мужчина лет пятидесяти, крупного телосложения, с грузным лицом и большими совиными очками, вице-адмирал Петр Микляев, один из командиров Северного флота, и приехавшая вместе с ним Наталья Павлова, жена Полундры. Некоторое время они молча созерцали беснующихся у ворот консульства, и негодование и обида, и даже отчасти страх и неуверенность были написаны у них на лицах.

– Что они кричат? – вдруг заговорила, оборачиваясь к консулу, Наталья Павлова. – Это же не «хайль Гитлер». Это что-то совсем другое…

– Они кричат «бомбардирен Кремль», – отозвался российский консул.

– И что это значит? – удивленно спросила Наташа.

– «Бомбите Кремль», – пожимая плечами, отвечал русский дипломат. – То, что вы видите, не такая уж редкость. Наци в Польше довольно регулярно, почти каждую неделю, такие демонстрации устраивают. Немецкая пунктуальность, сами понимаете…

Наталья Павлова кивнула, продолжая созерцать беснующихся фанатиков широко раскрытыми глазами.

– Боже мой, как это ужасно, – проговорила она. – Почему же полиция не арестует их? Или в Польше можно устраивать такие безобразия?

– И эта демонстрация, что же, разрешена полицией? – негромко осведомился молчавший до сих пор адмирал Микляев.

– Не разрешена и не запрещена, – отвечал российский консул. – Формально полиция разрешения на это выступление не давала. Фактически неонацисты знают, что им за такие действия ничего не будет.

Толпа нацистов внизу бесновалась все сильнее.

– Не беспокойтесь, нам эти деятели не причинят вреда, – спокойно сказал дипломат. – Стекла в наших окнах пуленепробиваемые, камнем их тем более не взять. Да польская полиция этого и не допустит, хотя русских здесь и очень не любят. Ненавидеть русских – это здесь своего рода национальный вид спорта. Русских ненавидят все практически поголовно, даже бывшие выходцы из России. Как только польское гражданство получат, так сразу… Как будто им в миграционной службе мозги по-другому перепрограммировали.

– Но за что нас ненавидят? – удивилась Наталья Павлова. – Что мы им такого сделали?

– Кое-что сделали, – отозвался адмирал Микляев. – Катынь, для начала, небезызвестные события 1981 года, когда СССР чуть было не ввел в Варшаву войска. Потом, каждый житель стран, бывших членов соцлагеря, убежден, что если бы после Второй мировой войны русские не «оккупировали» их, как они выражаются, то они бы сейчас жили на уровне цивилизованной Европы и Америки…

– Понимаете, – продолжал консул, – в Польше крайне негативно воспримут, если вы оскорбите негра, потому что это расизм. То же самое в отношении араба – это отсутствие политической корректности и уважения национальных чувств иностранцев. Оскорбить же русского, украинца или белоруса – это почти доблестный поступок. Потому что, оскорбляя русского, поляки таким образом борются с коммунистической заразой…

– Но ведь мы уже давно не коммунисты! – удивленно воскликнула Наталья Павлова. – Зачем же с нами бороться?

– А вы спросите это вон у тех молодчиков, – отвечал российский консул. – В Польше до сих пор иные ультраправые газеты называют нас большевистским отребьем.

– Смотрите-ка, – вдруг сказал адмирал Микляев, показывая в окно. – А вон тот, с собакой, это, кажется, их главарь?

Белокурый гигант со своей огромной немецкой овчаркой на поводке был хорошо виден из окна российского консульства. Он и в самом деле управлял происходящим на улице. Теперь он жестом показал своим молодчикам прекратить орать, и те его послушались, глядя на него вопросительно и ожидая дальнейших указаний к действию.