Флотские будни - [4]

жилья или если даже все, высыпав на утес, ожидали оказию с Большой земли, матрос Гордиенко начинал занятия точно в установленное время. Минута в минуту. Никогда не опаздывал. Вообще, был он человеком точным от побудки и до отбоя.

Журавлев посмеивался. «Ничего, — говорил он,— помордует себя еще немного, а потом бросит вырабатывать характер. Тоже еще, Алеша Птицын нашелся!»

Часто Костя тренировался па’вечерам. Все отдыхают, а он уединится и начинает: «ти-та-та». Тогда подходил к нему мичман и говорил:

-— Зачем мучаешь себя? Все в меру нужно, а то можно сорваться, дело свое возненавидеть...

Да, Костя чувствовал иногда, что до сих пор ненавидит проклятую «морзянку», голова от нее кругом идет. Может действительно надо в меру трениро-: ваться?

Постепенно у всех ребят, которые несли службу на посту, менялось отношение к Костиным тренировкам. Морякам начинали нравиться точность товарища, его упорство, его умение жертвовать всем во имя поставленной задачи. Даже признанный скептик сигнальщик Журавлев сказал однажды без своей обычной улыбки:

— А парень-то Костя — орех! Так, запросто, не раскусишь!

Однажды мичман, щелкнув секундомером, взял бланк радиограммы, мелко исписанный матросом Гордиенко. Долго смотрел, проверял, наконец, поднялся и, выпустив изо рта кончик уса, сказал с торжественностью в голосе:

— Что ж, поздравляю. Принято на одну группу больше, чем требуется по норме Для специалиста второго класса. Ошибок нет!

Хотелось прыгать, смеяться, кричать «ура». Ведь это победа, к которой человек шел по трудной, тернистой тропе почти полтора года. Не раз внутренний голос сомнений подсекал силы. Но Костя не сдавался, упорно воскрешая в памяти образ отца, который всегда был для него живым примером. Коммунист, фронтовик Павел Гордиенко поднимал целину. Прибыл он директором совхоза на совершенно голое место. Сколько трудностей было! Но у него, выполнявшего волю партии, даже не шевельнулась мысль о том, чтобы сдаться, отступить. И ведь победили целинники, выстояли. Выстоял теперь и Костя-—сын коммуниста, сам коммунист.

В длинные месяцы трудных и настойчивых тренировок появилось у него то, что спортсмены называют «вторым дыханием». Бывает так: бежит человек, совсем из сил выбился, вот-вот свалится, дышать нечем. Но напряжет, кажется, последнюю волю. И вдруг дышать становится легче, исчезает горечь во рту, откуда-то появляются новые силы. Вот такое «второе дыхание» родилось и у радиста Гордиенко. А почувствовав его, он уверенно пошел к победному финишу.

Трудно жить на посту зимой. Вокруг белым-бело. Березка, которую Костя пересадил к самому домику, уже давно скрылась под снегом. Вокруг ни человечьего, ни звериного следа. Только метель да ветер.

Захандрил Журавлев. С последней оказией, месяца два тому назад, получил парень письмо неладное. «Зина и здороваться скоро перестанет», — писала мать. Почему изменилась Зина, в письме не говорилось, но парень затосковал.

— Сидим здесь, словно отшельники, —начал вор-чать Виталий. — И никому нет до нас дела.

— Ну, это ты зря,.— Гордиенко пытался говорить как можно проще, доходчивее. — Мы' с тобой, друг, несем вахту на самом краю Родины. А это большая честь. Ведь впереди у нас нет даже пограничных застав. Мы, океан и — чужая сторона. О нас не только наше начальство, вся страна, весь народ знает и думает.

Как-то Журавлев подсел к Гордиенко, взял наушники.

— Трудно научиться? — спросил он.—Я морзянку немного знаю, световые сигналы принимаю.

— В таком случае совсем просто.

А вечером коммунист Голиков открыл собрание личного состава. Обсуждали предложения Гордиенко и Журавлева: «Добиться, чтобы весь личный состав поста подготовился к получению высокой классности по двум специальностям — основной и смежной». Поговорили, поспорили и решили дружно браться за дело...

Третьи сутки бушевала метель. Стонал и гудел в дикой злобе океан, разбиваясь белоснежной грудью о Гранитный Утес. Пост жил тревожной, напряженной жизнью. Заболел сигнальщик Красников — температура поднялась высокая. Парень не жаловался никому, но мичман, заметив лихорадочный блеск в глазах, взял руку сигнальщика, нащупал пульс и коротко, тоном, не терпящим возражений, определил:

— В постель!

Тогда с койки поднялся Гордиенко. Достал сапоги, полушубок.

— Ты куда?

— На сигнальную вахту. Зачет сдал...

— Верно, — обрадовался Голиков. — Иди, тренируйся. Сигнальщику нужна проверка в деле.

Вахта Гордиенко прошла благополучно. Тревогу объявил Журавлев па рассвете. «Какое-то крохотное суденышко, видимо, терпит бедствие, — докладывал он. — Находится в опасной зоне. Начнется отлив — в щепки разлетится на камнях».

Когда улучшилась видимость, рассмотрели огни: «Судно не управляемо».,

— Да это же наш «Сто первый»! — крикнул кто-то.

■ Связались с буксиром. Он уже прочно засел между камнями. Вода быстро убывала, и теперь «Сто первый», выброшенный штормовым океаном на скалы, отделяла от суши полоса воды шириной метров в двести— триста. Буксир накренился, волны продолжали бить его бортом о камни.

«На борту больная женщина», — сообщил капитан буксира.