Флотская богиня - [51]

Унтеру майор вручил свой трофейный пистолет и приказал засесть в руинах соседнего дома. Сам спрятался у кованой, открывающейся внутрь двери подвала, из-под карниза которого просматривался весь двор и подходы к нему.

— Вы что, действительно вооружены? — поинтересовался он у Жерми, после неудачной попытки дать ей напутственные советы — как следует вести себя во время нападения.

Та встретила это со снисходительным сарказмом:

— Вы еще спросите, владею ли я оружием, — иронично парировала Анна.

Они стояли в тесных сенцах старой мазанки и говорили вполголоса. В обеих комнатах светилось по керосинке, а на кухне — дымилась свеча. Вся их крайняя хата представляла теперь посреди степи приманку для любого из проходимцев.

— И что странного вы нашли бы в этом вопросе?

— У меня — наган с полным зарядом, плюс шесть запасных патронов. Понимаю, что для боя маловато, но стрелять намерена без предупреждения, в упор и без каких-либо расспросов.

— А мне казалось, что я неплохо знаю тебя, Анна, — переходом на «ты» Дмитрий пытался напомнить женщине о днях в Одессе, проведенных вместе, чью весеннюю прелесть забыть никак не мог.

— Всем так казалось, — спокойно заметила Жерми. — В этом и заключается один из способов маскировки, а значит, и само искусство выживания в тылу противника. Кстати, в тылу белых я вела бы себя точно так же.

— Кого же вы в таком случае представляете?

— Саму себя. Но, по убеждениям своим, я — яростная монархистка, у которой есть все основания ненавидеть и белых, и красных, не говоря уже о махновцах и прочей сволочи.

— Как я и предполагал, — проворчал Гайдук.

— Может быть, поэтому, — не обратила Бонапартша внимания на его слова, — единственно приемлемым и актуальным лозунгом Гражданской войны для меня до сих пор остается лозунг незабвенного, хотя и презрительно нелюбимого мною, Нестора Махно: «Бей белых, пока не покраснеют; бей красных, пока не побелеют!»

— Очевидно, атаман-анархист даже не догадывался, как любо будет монархистке идти в бой под его лозунгами. Что ж вы, Анна Альбертовна, так и намерены до конца дней своих прожить на советской территории, как на вражеской?

— Я до конца дней своих намерена прожить на территории Российской империи. Пусть даже и лишенной на какое-то время короны, герба и флага.

— И вам не страшно произносить эту крамолу в присутствии офицера НКВД?

— Лично я пустилась в эти откровения только потому, что, как оказалось, словесным недержанием отличился наш дражайший штабс-капитан. Разве я давала хоть малейший повод заподозрить во мне монархистку и вообще человека, настроенного антисоветски?

— Моим друзьям, — уклончиво ответил Гайдук, — особенно коренным одесситам, вы казались живым воплощением французской революционерки, эдаким подобием Жанны Лябурб[17]. Только почему сейчас вы напропалую столь откровенны? Уже не считаете меня офицером НКВД?

— Потому что вы, лично вы, Дмитрий Гайдук, никогда им и не были. А сейчас — тем более. Лично я воспринимаю вас, как обычного русского офицера, оказавшегося в двух шагах от линии фронта и готового сражаться против германцев точно так же, как тысячи офицеров сражались против них в прошлую мировую.

— Ну, слава богу, — с искренним облегчением вздохнул Дмитрий. — А то я уж было решил, что вы пытаетесь склонить меня на свою сторону. К измене присяге.

— В случае с вами это бессмысленно. Достаточно того, что теперь мы — союзники и перед нами общий враг. Уверена, что к такому же решению придут многие белые офицеры, как, впрочем, и офицеры-монархисты.

39

Нет, это совещание у командующего армией, последнее перед операцией «Выжженная степь», оптимизма фон Штуберу не придало. Генерал Курт Швебс как-то рассеянно выслушал доклады самого барона, а также командира танкового отряда майора Кегля и командира егерей капитана Юргенса и, впав в несвойственное ему забытье, молчаливо смотрел куда-то в пространство перед собой.

В общем-то, командиры всех трех отрядов подтвердили свою готовность к танковому и воздушному десанту в район Степногорска. Стало ясно: само их появление в тылу вызовет у русских панику; кроме того, десантники отвлекут на себя и уничтожат значительные силы противника. Но все их жертвенные усилия приобретали смысл только в том случае, если основным силам удастся с ходу прорвать оборону русских и, войдя в город, соединиться с остатками десанта.

Таковым, собственно, и виделось поначалу генерал-полковнику Швебсу завершение «Выжженной степи». Но, пока шла подготовка к десанту, ситуация в районе действия армии резко изменилась.

Догадавшись, что основной удар будет нацелен на крупнейший промышленный район, с центром в Кривом Роге, русские сосредоточили на этом направлении несколько дивизий, перебросили танковый полк, начали цепляться за каждый, даже самый мизерный, водный рубеж, за любую складку местности. К тому же в подольских лесах то тут, то там обнаруживались подразделения окруженцев, не спешивших сдаваться, как это происходило в самом начале войны. Они не пытались во что бы то ни стало вырваться из окружения, а продолжали действовать диверсионно-партизанскими методами. В итоге немецких солдат, необходимых на фронте, приходилось бросать на охрану дорог и прочесывание местности, а главное, терять их в бессмысленных стычках.