Флот вторжения - [10]

* * *

Моторы самолетов ревели на бреющем полете. Изображения красного солнца на нижней части их крыльев и на боках фюзеляжей, должно быть, были нарисованы кровью. Беспрестанно строчили пулеметы. Пули вздымали пыль и вспенивали воду, как первые крупные капли ливня.

В тот момент, когда Лю Хань услышала рев японских истребителей, она купалась. Вскрикнув от страха, женщина нырнула и поплыла под водой, пока ее ноги не ощутили скользкое илистое дно реки. Самолеты исчезли столь же быстро, как и появились. Но Лю знала: японские солдаты близко. Вчера через их деревню проходили китайские части, отступая к Ханькоу.

Сделав несколько быстрых взмахов, Лю Хань подплыла к берегу. Она вылезла из воды, поспешно вытерлась грубым хлопчатобумажным полотенцем, потом надела кофту и сандалии и успела отойти на несколько шагов от реки…

Но тут опять послышался гул моторов: эти самолеты находились выше и дальше, чем истребители. Затем в воздухе раздался свист, но так ужасно не свистит ни одна птица-Бомба взорвалась менее чем в сотне ярдов от Лю. Взрывная волна подняла ее как пушинку и швырнула обратно в реку.

Наполовину оглохшая, женщина билась в воде. Задыхаясь и кашляя, она высунула голову из воды и срывающимся шепотом обратилась к Будде:

— Амито-фо[9], помоги мне!

Вокруг падали все новые и новые бомбы. Разлетающиеся осколки дико визжали. Несколько упало в реку неподалеку от Лю. Она вновь закричала от страха. В прошлом году осколком убило ее отца.

Взрывы удалялись в направлении деревни. Лю доплыла до берега и снова выползла наружу. Она машинально подняла полотенце и двинулась домой, вознося молитвы Будде о том, чтобы ее дом уцелел.

Поля были усеяны воронками взрывов. Возле воронок, то здесь то там, валялись тела убитых мужчин и женщин, искалеченные и скрючившиеся в предсмертных судорогах. Лю увидела, что грунтовая дорога осталась нетронутой — бомбардировщики сохранили ее для продвижения японской армии.

Лю захотелось курить. В кармане у нее лежала пачка сигарет, но они промокли. Вода стекала с волос прямо в глаза. Однако увидев столбы дыма, поднимавшиеся к небу, Лю бросилась бежать. Из деревни слышались крики и вопли, но, поскольку у Лю по-прежнему звенело в ушах, слов разобрать она не могла.

Когда Лю добежала до центральной площади деревни, собравшиеся там люди разом повернули к ней головы. Даже посреди случившейся беды она тут же подумала о том, как плотно мокрая одежда прилипла к ее телу, и Лю стало не по себе. Маленькие бугорки ее сосков отчетливо выделялись под тканью. «Плата за созерцание женского тела» — так китайцы называют посещение шлюхи. Вспомнив об этом, Лю покраснела.

Однако в неразберихе, царившей после воздушного налета японцев, ее тело никого не волновало. Странно, что некоторые жители деревни вместо того, чтобы испугаться, как то было с Лю, веселились, словно на празднике.

Лю хотелось быстрее оказаться дома, рядом с мужем и сынишкой, но она не удержалась, спросила у оказавшегося неподалеку деревенского портного:

— Старец Сунь, скажи, у нас что, все вдруг сошли с ума?

— Вовсе нет! — крикнул ей в ответ старик. — Знаешь, куда угодили бомбы восточных дьяволов? — Почти беззубый рот портного расплылся в широкой улыбке — Едва ли не все бомбы попали в ямень.

— В ямень? — удивилась Лю и тоже улыбнулась: — О, какая жалость!

Окруженный стенами, ямень был резиденцией главы округа; там же размещались тюрьма и суд. Тан Вэнь Лань был известный взяточник, наравне со своими чиновниками, секретарями и слугами.

— Я вот думаю, не сходить ли домой и не нарядиться в белое по случаю похорон тана? — сказал старец Сунь.

— Он мертв?! — воскликнула Лю. — Я думала, что такой злой человек, как он, будет жить вечно.

— Он мертв! — с радостью подтвердил портной. — И дух смерти прямо сейчас несет его в мир иной. Одна бомба угодила прямо в кабинет, где он брал взятки. Больше никто не будет нить нашу кровь!

Но Юм Минь, местный лекарь, был настроен не столь оптимистично:

— Подожди, вот появятся японцы и натворят такого, что покойничек покажется щедрым, как сказочный принц, Тан хоть оставлял нам немного риса, чтобы мы дотянули до следующего года. Японцы заберут себе все. Им наплевать, живы мы или сдохли.

Каким бы плохим ни было правительство Чан Кайши[10], в деревнях, захваченных японцами, жилось еще хуже.

— Может, нам стоит бежать отсюда? — спросила Лю.

— Крестьянин без своего клочка земли — ничто, — ответил ей старец Сунь. — Если уж мне суждено голодать, то я, скорее предпочту голодать дома, чем где-нибудь на дороге, вдали от могил моих предков.

Несколько односельчан согласились с ним. Юи Минь спросил:

— А если существует выбор между тем, чтобы остаться в живых на дороге, и смертью возле могил твоих предков? Что тогда, старец Сунь?

Пока эти двое спорили, Лю Хань поспешила к своему дому.

Ямень являл собой груду дымящихся развалин, и его стены были снесены в нескольких местах, словно по ним ударил какой-то великан. Сломанный флагшток торчал, как прут веника. Тут же валялся изодранный гоминдановский[11] флаг: белая звезда в голубом круге на красном полотнище.

Сквозь дыру в пробитой стене Лю Хань заглянула внутрь. Если глава округа находился здесь, когда упала бомба, старец Сунь был прав, считая его погибшим. От здания не осталось ничего, кроме воронки в земле и сорванной с крыши соломы.