Флоренция — дочь Дьявола - [69]

Если бы я могла предвидеть своё участие в последующих событиях, во мне наверняка родился бы дикий и решительный протест…

* * *

Левада была обширной и добросовестно вытоптанной, хозяйские лошади отличались кротким и покладистым характером, конюшня небольшая, но устроенная очень удобно, так что Флоренции её дача понравилась. Монике тоже. Она решила пока поселиться у своих знакомых, которые отослали детей к морю и располагали свободной комнатой. В Варшаву же она собиралась приезжать тогда, когда Зигмусь будет её подменять. Проблем с тренировками здесь не было, дорожки в лесу и в поле отличались замечательными условиями, и все были очень довольны.

Но следовало помнить также и о существовании Ворощака. Внешне он казался очень крутым, но внутри был решительно всмятку. Он весьма легко поддавался на просьбы и уговоры, стараясь всеми силами приспособиться к ситуации. В данном случае его как раз не надо было ни стращать, ни вынуждать, хватило пузыря водки. Прежде чем окончательно упиться, он успел сообщить двоим своим приятелям об отъезде Флоренции. Он собственными глазами видел, как она входила в фургон.

Водитель фургона потом пытался найти кого-нибудь, кому мог бы рассказать о страшной сцене, в которой он играл главную роль. Под дулом пистолета он все-таки признался, куда отвёз кобылу, хотя сперва и врал, что в Лонцк. А эти мерзавцы успели проверить, что в Лонцке её нет, в лошадях они, может, и не разбирались, но такие огромные страшные чёрные звери, как Флоренция, нечасто попадаются. Конечно, в Лонцке гуляет на лужке Дьявол, но Флоренция-то кобыла. Её присутствие — или отсутствие — заметит каждый дурак. Шофёр боялся, что в него будут стрелять, поэтому, когда к виску ему приставили пистолет, сказал правду.

Со своими угрызениями совести он носился весь следующий день. Осики не было, Вонгровской не было, директора не было, в конце концов он пошёл к Еремиашу. Еремиаш отнёсся к делу серьёзно, но наткнулся на то же самое препятствие — никого не было. В итоге он позвонил мне.

Моё удовлетворение по поводу удачно решённого вопроса с Флоренцией лопнуло как мыльный пузырь. Угадав, кто разболтал про отъезд лошади, водитель фургона поймал этого орангутанга, поставил ему литровку и получил от Ворощака подробности, которые передал Еремиашу, а Еремиаш — мне. Тот самый мафиозный шеф, упрямая скотина, якобы заявил, что покажет, кто тут правит бал, и согнёт строптивых в бараний рог через их любимую лошадь. А все остальные пускай посмотрят, чем оборачивается непослушание. С людьми поступать будет точно так же.

Люди меня мало касались, но из-за Флоренции я страшно разволновалась, даже не могла уснуть, потому что Еремиаш позвонил поздно вечером, и я в бешенстве потребовала у Януша, чтобы он хоть что-нибудь сделал! Пусть, по крайней мере, найдёт Гжеся!

Гжесь, как выяснилось, слегка подпортился. Дело в том, что склонность стеречь и беречь главным образом Монику он должен был подавлять прямо-таки нечеловеческим усилием воли. Склонность эта страшно мешала ему в его остальных обязанностях. Гжеся смогли найти и подтолкнуть в нужном направлении, так что ночь я могла бы спать спокойно. Однако мне это не удалось, и чудовищно ранним утром я тронулась в путь. После очереди на бензоколонке и непонятной пробки на Вислостраде утро перестало быть ранним. Я плюнула на Маримонт, поехала в сторону Липкова, и, прежде чем выбралась из города, прошли долгие столетия.

Зигмусь тем утром остался с Флоренцией, подменив Монику, а она поехала в Варшаву и должна была вернуться поздно вечером. Он оседлал Флоренцию и медленным шагом отправился на пленэр.

Лето было сухое. Земля на лугах, пригорках и пустошах закаменела. Галопировать Зигмусь позволял лошади только на ровных грунтовых дорогах, но шажком она могла ходить везде, и чем труднее территория, тем лучше было для неё. Флоренция была не изнеженной куколкой, а форменным драконом, сама выбирала, куда поставить ногу, и Зигмусь старательно культивировал в ней эти склонности согласно распоряжениям Моники. Оба упрямо мечтали о Большом Пардубицком и с самого начала решили приучать Флоренцию к дополнительным трудностям. Но было очень похоже, что она сама считает эти штуки не трудностям, а исключительно развлечением.

С дороги на Малый Трускав они свернули налево, в луга, через которые далеко вилась грунтовая дорога. Кобыла рвалась в галоп. Зигмусь как раз собирался ей это позволить, когда произошло нечто ужасное.

Из-за густого кустарника позади рва выскочила какая-то фигура. Фигура держала в руках нечто длинное и замахнулась, целясь этой штукой не в лошадь, а во всадника. Зигмусь должен был бы получить страшный удар по голове, который надолго бы вычеркнул парня из рядов трудоспособных людей, но карате выработало у него великолепную реакцию. Когда нападающий замахнулся, Осика как раз наклонился над Флоренцией, чтобы потрепать её по шее. Тут он заметил противника, мгновенно выпрямился и отклонился влево, так что удар палкой пришёлся ему в плечо, причём удар был ослаблен движением Зигмуся.

Флоренции враг не понравился. Бог его знает, чем он там вонял, никто его не нюхал, но Флоренция решительно сочла этот запах омерзительным, потому что немедленно рванулась и укусила мерзавца. Бандит оказался слишком близко от головы кобылы. Руки она ему не раздробила, он каким-то образом сумел вырваться, но оружие при этом выпало. Флоренция с визгом рванулась в бой, а Зигмусь, который как раз в этот момент уклонился от удара, впервые в жизни вылетел из седла.