Флейтистка на часовом холме - [10]

т тепе — Часовой холм… Эту легенду рассказал девочке Комадини Везат… Ночью она едва уснула в незнакомом доме, на незнакомой постели… Утром ка Алики стала одевать ее, надела красное платьице длинное, заплела косичку и вплела красную шелковую ленточку, белые чулочки надела и обула ножки в мягкие темные туфельки… Мать волновалась, целовала Марину порывисто и говорила мало… Хайдар Мадайни предложил ага Лазо надеть тот старинный костюм, но ага Лазо ответил, что его будут узнавать и в обычной одежде… Ага Вахаб довольно усмехнулся своим большим искалеченным ртом… Пришел Лазар, Марина стояла уже готовая, он нагнулся к ней — Ну, Марина! Ты выдержишь? Не заболит животик? — глаза его под светлыми стеклами очков темные были и смешливые… Она засмущалась, опустила головку, после снова вскинула и улыбнулась… — Какая ты хорошая и красивая, — сказал Лазар… — А вы, — спросила она его, — Будете со мной стоять на холме?… — Нет, нельзя! Но я проберусь к самому подножью, подниму руку, видишь как?… И буду смотреть на тебя и махать тебе рукой!…

Ага Лазо был в чистой белой рубашке и в черных брюках… Он нес Марину на руках по утренним прохладным улицам. Совсем не было видно женщин и девочек, только мужчины шли. И ка Алики не пошла… Ага Лазо объяснил, что когда Флейтистку в первый раз торжественно показывают, женщины не должны видеть ее. Громко кричали большие трубы… Отец поставил Марину на плечо и взбирался легкими шагами на Часовой холм… Толпа двигалась за ним… Вот отец встал на вершине, у старой церкви… Марина посмотрела вниз, быстро глянула, и увидела Лазара… Его толкали в толпе, но он закинул голову, смотрел на Марину, и она видела, или просто знала, что у него смешливые добрые глаза и впадинка на подбородке… Он поднял руку и замахал… Она всё повторяла про себя «Лазар… Лазар… Лазар…» Вслух или даже шепотом боялась сказать, ведь она сейчас была праздничное чудо для всех этих людей, она не могла обидеть их… И, чтобы не обидеть их, она боялась пошевелить губами, произнося имя того, которого любила!… Он стоял внизу, далеко от нее, толкали его, и она видела только его и слышала свой голос про себя — «Лазар… Лазар…»

Вскоре после этого все и случилось. Утром отец, как обычно, ушел в больницу. В полдень стало как-то тревожно, страшно. Послышались из соседних домов крики и громкий женский плач… Ка Алики куда-то побежала (после Марина узнала, что ка Алики бегала в больницу, узнать что с ага Лазо, и ей сказали, что за ним приехали на машине и увезли его, вежливые люди… В тот день были убиты все его друзья, один только Талё Хамази успел спастись…). Ага Вахаб стал собирать какую-то одежду в мешок… Прибежала ка Алики, стала о чем-то спорить с ага Вахабом… Ага Вахаб схватил на руки Марину, мать с криком потянула ее к себе… стало больно… Ага Вахаб вдруг отпустил девочку и быстро ушел, казалось, он был в отчаянии… Мать быстро повязала голову пестрым платком, так, чтобы половину лица прикрыть, схватила какой-то узел, схватила Марину за руку, после — на руки… И они побежали через пустые улицы… Было очень страшно… Марина закрыла глаза и чувствовала, как больно бьется сердце… После они уже шли в толпе… Машины тоже ехали… Марина не знала, что люди хотят перейти границу, чтобы спастись… Остановился большой грузовик, люди стали толкаться, кричать, залезать… Дверь в кабину открылась, высунулся Талё Хамази и звал ка Алики… Подножка была высокая, он сначала втащил Марину, после помог ее матери… Поехали… Стало очень жарко… Машины и люди сбились в кучу, потому что не пропускали… К их грузовику подъехала машина поменьше… Застучали… заговорили… Мать вылезла из кабины, слезла, взяла Марину… Понесла ее на руках к маленькой машине… Чуть подальше люди напирали, кричали… Вдруг страшно затрещало и запахло каким-то горячим, что ли, железом… Люди стали падать… Марина вырывалась из рук матери и кричала: «Нет!… Не-ет!… Где ага Лазо?… Не-ет!..» Горлу сразу стало очень больно… Было одно страшное желание, чтобы не убивали людей!. А это стреляли, это убивали!… Она увидела кровь и еще сильнее закричала… Вдруг перестали стрелять… Марина ощутила странную уверенность, охрипшим голосом она сказала кому-то из взрослых возле маленькой машины, чтобы ее поставили на крышу этой машины. Ее послушно подхватили под мышки и поставили… Она, маленькая худая девочка в пестром вылинявшем от стирки платьице, в ношенных сандаликах на босу ногу, вдруг приказала хрипло (она говорила с трудом, но с какой-то странной уверенностью): «Пропустите всех! Пока я смогу стоять, пропускайте!»… Она стояла, ножки вместе, вытянув напряженно ручки… Мать стояла рядом с машиной и плакала… Люди шли, ехали машины… Косичка расплелась, красная ленточка упала на землю… После стало темнеть… После совсем потемнело перед глазами, руки занемели, стало холодно ногам…

Она открыла глаза и поняла, что она — в чужом каком-то доме, на чужой постели… Ничего не кончилось!… На подушке засохла кровь, это у нее текла изо рта… Отец наклонялся над ней… — Ага Лазо, — тихонько сказала она. — Я стояла… Всех пропустили… Больше никого не убивали… Отец приподнял ее и осторожно прижал к груди…