Флейта Аарона. Тень в розовом саду. Прусский офицер. Солнце - [14]

Для поездки в театр она надела простое чудесно скомбинированное платье: черное с серебром. Эта композиция сделала бы честь лучшему модному журналу. Черный блеск ее густых волос, резко очерченные дуги бровей, смуглость лица и сильно обнаженных плеч, сдержанность мимики и томность долгих скользящих взглядов придавали ее наружности своеобразно пряный, экзотический вид, несвойственный европейской женщине. В ней отчетливо проступала примесь туземной американской крови.

Джулия в своем изящном голубом платье являлась, напротив, образцом английской женской красоты. Белокурые локоны в преднамеренном беспорядке спадали на низкий лоб, темно-синие глаза возбужденно блестели и быстро перебегали с предмета на предмет, губы нервно вздрагивали. Ее высокий певучий голос, нараспев произносивший слова, и громкий смех слышны были в противоположном ряду лож. Она играла прелестным маленьким веером, подарком умершего друга художника.

Джозефина глядела вниз на сцену и не могла сдержать гримасы отвращения. То, что она видела перед собой на сцене, оскорбляло в ней художника. Позорная подделка Египта в «Аиде» профанировала для нее очарование подлинного Египта. Едва только первое действие кончилось, она тряхнула головой, точно разрывая какие-то злые чары, и оглянулась на сидевших в ложе.

— До чего гадко, — сказала она.

— Не следует смотреть так пристально на сцену, — ответил Лилли.

— Ха-ха-ха! — смеялась Джулия. — Какое прелестное представление!

— Конечно, мы сидим слишком близко к сцене, — рассудительно заметил Роберт.

Опять поднялся занавес, и медленное течение оперного действия возобновилось. Театральный зал внимал ему с явным восхищением. После знаменитых арий взрывы аплодисментов пробегали по театру. Джозефина с любопытством наблюдала взволнованное море аплодирующего партера и ярусов, плещущие руки в белых перчатках и восторженно кивающие головы. Сухие раскаты рукоплесканий напоминали звук детской трещотки. Какое жуткое собирательное существо представляет собой переполненный театральный зал! У него миллионы голов, миллионы рук и единое чудовищное, противоестественное сознание…

Через некоторое время занавес опустился. Певцы вышли раскланиваться к самой рампе. Рукоплескания поднялись, как облако пыли.

— Прекрасно! — во весь голос кричала Джулия. — Я просто без ума от восторга. А вы, господа?

— Тоже в полном восторге, — лаконично ответил Лилли.

— Почему сегодня Кирилл Скотт не с нами? — спросил Стрэссерс.

Джулия полуобернулась к нему, смерила его долгим, косым взглядом своих темно-синих глаз и с загадочной интонацией в голосе ответила:

— Он уехал в деревню.

— Разве вы не знаете, что он нанял деревенский дом в Дорсете, — вмешался в разговор Роберт, — и приглашает Джулию поселиться там?

— Она согласна? — спросил Лилли.

— Еще не решила окончательно, — ответил Роберт.

— Что же ее останавливает?

— Насколько я понимаю, ничего, кроме власти предрассудков.

— О, Джулия совершенно свободна от предрассудков, — заявил Джим.

— Ха-ха! Каков братский приговор! — весело расхохоталась Джулия.

В течение всего третьего действия Джулия не переставала размышлять о том, следует ли ей ехать в деревню, чтобы поселиться там вместе со Скоттом, или нет. Ее связывала с ним хрупкая любовь, сотканная из душевной симпатии и чувственного влечения. Достаточно ли этого, чтобы жить вместе? Она не могла отдать себе отчета, хочется ли ей этого. Нервы ее были в том состоянии беспредметного раздражения, когда всякое желание, приближаясь к своему осуществлению, теряет всю свою привлекательность.

Когда занавес опустился, она обернулась к сидящим в ложе:

— Вы забываете, — сказала она, щурясь, — что я должна подумать и о Роберте.

— Милая Джулия, будь уверена, что я по горло сыт твоими думами обо мне, — покраснев, резко произнес Роберт.

Джулия еще раз сощурила свои загадочно улыбающиеся глаза.

— Так о ком же прикажете мне думать? — спросила она мужа.

— О том, кому вы будете более желанным угощением, — саркастически вставил Лилли.

— Во всяком случае для Скотта это будет новинка, — нервно подергиваясь, сказал Роберт.

— А для тебя это уже четвертое пирожное, старина, — буркнул Джим.

Роберт вспыхнул.

— Это вовсе не следует из моих слов! — воскликнул он с досадой на то, что изменил своему правилу быть безукоризненно галантным с женщинами.

— Сколько времени вы женаты? — спросил Джим.

— Целую вечность! — иронически заметил Лилли.

Джулия капризно отвернулась и стала глядеть на кипящий муравейник партера.

Когда занавес взвился еще раз, в ложу вошла Тэнни, жена Лилли. Она опоздала потому, что была на званом обеде. Мужчины встали ей навстречу.

— Не хотите ли чаю или чего-нибудь прохладительного? — спросил Лилли.

Дамы отказались. Мужчины вышли в огибающий ярус коридор, окрашенный в малиновую с белыми полосами краску, а Джулия, Джозефина и Тэнни остались в ложе. Тэнни сейчас же вошла в курс разговора.

— Само собой понятно, что такую вещь нельзя решать так же, как — выпить ли чаю или нет, — высказала она свое мнение.

— Конечно, нельзя, милая Тэнни, — согласилась Джулия.

— В конце концов нельзя же каждый день бросать одного мужчину, чтобы идти жить с другим. Даже если смотришь на это, как на опыт…