Флэш без козырей - [79]

Я ни о чем не расспрашивал в лавке — чем меньше говоришь, тем лучше. Но дальше по дороге я встретил негра, узнал, где живет Мандевиль, и после четырехмильной прогулки подошел к дому с внушительными воротами. Столбы при входе были сделаны из гранита, а само место называлось Грейстоунз. В конце обсаженной деревьями подъездной аллеи виднелся симпатичный белый домик в колониальном стиле, а неподалеку раскинулась большая хлопковая плантация. Для меня это было настоящей находкой, так что я вошел и представился погонщиком, который ищет работу.

Мандевиль был широкоплечим мужчиной около пятидесяти лет, с густыми бакенбардами на грубом красном лице.

— А кто те сказал, что мне нужен погонщик? — спросил он, враскорячку стоя на веранде и подозрительно глядя на меня сверху вниз.

Я ответил, что встретил его прежнего работника по дороге.

— А, этот дурень Джим Бейквелл! Сорвался с места прям посредь сезона сбора хлопка, чтобы ехать в Калифорнию. Если из него старатель получится такой же, как извозчик, то закончит он чисткой нужников — это все, на что он годен. Проклятый бесполезный ‘блюдок. — Мандевиль наклонился ко мне. — А ты опытный погонщик?

— Погоняю все, что движется, — ответил я.

— О, мои негры тоже движутся, — осклабился он, — они движутся оч’ живо, если кое-кто заставит их пошевеливаться. Судя по твоему виду, те приходилось управлять сборщиками хлопка. — От удивления, что на самом деле скрывается за вакансией «погонщик», я пропустил этот сомнительный комплимент мимо ушей. — Откуда ты и как тя зовут?

— Том Арнольд, — ответил я, — из Техаса, как раз возвращаюсь домой.

— Угу, Техас значит. Ладн’, сойдет. Черт, мне все равно негде найти погонщика в разгар сезона, если тя не возьму. Те не придется особо напрягаться на работе. Будешь единственным белым погонщиком на всей плантации. Тридцатка в месяц и кормежка. Согласен, Том?

Я ответил, что да. В этот момент из-за дома вышел негр, ведя в поводу красивую белую кобылу, а из окруженных колоннами передних дверей показалась леди, одетая для верховой езды. Мандевиль радостно приветствовал ее.

— Энни, голуба, вот и ты! Прекрасн’, прекрасн’! Да ты настоящая наездница! — и затем, видя, что она смотрит на меня, поспешил объяснить: — Это Том Арнольд, родная. Я как раз нанял его новым погонщиком на место этого паршивца Бейквелла. Похоже, хороший парень. Из него выйдет толк.

— Неужели? — проговорила леди, и было видно, что она в этом сомневается.

Это была одна из самых изящных женщин, которую мне когда-либо доводилось видеть. Чуть выше пяти футов ростом, прекрасно сложенная, что твоя куколка. Но в ее маленьком хищном личике не было ничего кукольного — вздернутый маленький подбородок, тонкие губы и холодные серые глаза, которые смотрели сквозь меня с выражением нескрываемого презрения. Мне стало стыдно своих лохмотьев и небритого лица; трое суток, проведенные в лесу, не слишком хорошо сказались на моем туалете.

— Будем надеяться, что он окажется лучшим погонщиком, чем Бейквелл, — холодно произнесла леди. — Пока же он выглядит скорее, как те, которые привыкли к тому, чтобы их погоняли.

И не сказав больше ни слова, не бросив ни единого взгляда, она вскочила на свою кобылу, не обращая внимания на Мандевиля, который засуетился, чтобы помочь ей, и поскакала по аллее, сопровождаемая негром-грумом. Мандевиль помахал ей вслед, лицо его сияло. Затем он повернулся ко мне.

— Эт’ миссис Мандевиль, — с гордостью сказал он. — Она хозяйка моей плантации. Да, сэ’, миссис Мандевиль.

Затем его глаза снова погасли, и он сказал, что покажет мне мое жилище и расскажет, что я должен делать.

Как оказалось, все было просто: погонщик рабов — самый приятный труд, если уж вы вынуждены работать. Вы ездите себе верхом вдоль хлопковых грядок, следя за тем, чтобы негры побыстрей наполняли свои маленькие корзинки, и подгоняя ленивых плетью. Грейстоунз было обширным поместьем, с почти сотней негров, которые работали на белых от хлопка полях, раскинувшихся от дома до самой речки, и, можете мне поверить, к тому времени как я закончил работу с этими черномазыми, мне удалось как следует выдрессировать их. Я вымещал на них все свое недовольство Америкой и получал удовольствие более чем когда-либо после дней, проведенных в Рагби, ведь погонять тех, кто занят тяжелым трудом, — замечательный спорт.

Несмотря на то, что в качестве помощников у меня были еще два негра-погонщика, я скоро и сам превратился в настоящего специалиста. Если хорошенько вытянуть сонного негра поперек спины, то он подскочит выше своего роста, а если таких лентяев наберется порядочно, то в конце дня приходится отмерить каждому с полдюжины горячих. Мандевиль был доволен, что кучи собранного хлопка так быстро растут, и сказал, что я — лучший их надсмотрщиков, которые когда-либо на него работали.

После нескольких первых дней он оставил меня работать самостоятельно, так как ему приходилось часто бывать по делам в городишке Хелина, в пятидесяти милях от плантации, по другую сторону Миссисипи, или в Мемфисе, что по ту сторону границы штата Теннесси, причем иногда он оставался там на ночь. Мандевиль всегда ездил один, оставляя жену дома, что мне представлялось чертовски неловким. Мое самолюбие страдало от недопонимания такой странной ситуации. Никакой плантатор-южанин ни за что на свете не оставит свою жену без присмотра в доме, когда там есть хоть один белый мужчина, но он сделает это не раздумывая, если этот же самый мужчина — всего лишь наемный работник, который живет в коттедже на расстоянии каких-нибудь пятидесяти ярдов. Впрочем, она сама не попадалась в поле моего зрения в течение тех первых дней, а я старался держаться от нее подальше.