§ 3. О целомудрии в его отношении к браку
Прежде чем говорить о целомудрии, было бы, пожалуй, нелишне выяснить, в самом ли деле оно существует. Не скрывается ли за ним умелое кокетство? Не равносильно ли оно простому желанию свободно распоряжаться своим телом, как можно было бы подумать, приняв во внимание, что половина женщин, населяющих земной шар, ходят полуголыми? Не является ли оно, как утверждал Дидро[346], напоминавший, что целомудрие всегда отступает под натиском болезни и нищеты, лишь одной из химер, рожденных жизнью общественной?
Все эти утверждения нетрудно опровергнуть.
Один остроумный автор недавно выдвинул предположение, что мужчины куда более целомудренны, чем женщины. В подтверждение своей мысли он привел много хирургических доводов, но для того, чтобы доводы эти удостоились нашего рассмотрения, следовало бы на какое-то время вверить мужчин попечениям хирургинь.
Еще более сомнительна мысль Дидро.
Отрицать существование целомудрия потому, что оно исчезает в тех испытаниях, которых не выдерживает, пожалуй, ни одно человеческое чувство, — все равно что отрицать жизнь потому, что человек смертен.
Признаем за обоими полами право обладать целомудрием и попытаемся понять, в чем же оно заключается.
Руссо почитал целомудрие одной из форм кокетства[347], с помощью которого самки завлекают самцов. Это мнение также представляется нам ошибочным.
Писатели XVIII века, бесспорно, оказали Обществу огромные услуги, однако их философия, основанная на сенсуализме, не проникла дальше кожного покрова человека. Философы предшествующего столетия исследовали лишь внешний мир и по одной этой причине задержали на некоторое время нравственное развитие человека и прогресс той науки, начала которой содержатся в Евангелии, с каждым годом постигаемом ревностными приверженцами Сына Человеческого все глубже.
Постижение таинств мысли, открытие органов ДУШИ человеческой, размышления над геометрией ее сил и проявлениями ее мощи, исследование ее способности перемещаться отдельно от тела, переноситься в любую точку земного шара и видеть без помощи органов зрения, наконец, познание законов ее динамики и физического воздействия, — все это составит славный вклад грядущего столетия в сокровищницу человеческих знаний. Нынче мы, возможно, лишь раскапываем огромные глыбы, из которых впоследствии некий могучий гений сложит прекрасное здание.
Итак, ошибка Руссо была ошибкой его века. Он объяснил целомудрие узами, связующими живые существа друг с другом, меж тем как следовало объяснять его нравственными узами, связующими живое существо с самим собой. Целомудрие столь же мало поддается анализу, сколь и совесть, и, быть может, всякий получит о ней некое безотчетное представление, если назовет ее совестью тела: ведь как совесть обращает к добру наши чувства и мельчайшие движения нашей мысли, так целомудрие управляет нашими физическими действиями. Поступки, которые, ущемляя наши интересы, нарушают законы совести, оскорбляют нас куда больнее, чем все прочие, а повторяясь неоднократно, пробуждают ненависть. К тем же самым последствиям приводят в любви, являющейся не чем иным, как средоточием всей нашей чувственности, действия, противные целомудрию. Если, как мы попытались доказать (см. «Брачный катехизис» в Размышлении IV), безграничное целомудрие — одно из условий долговечности брака, ясно, что отсутствие целомудрия для брака гибельно. Однако автору «Физиологии» приходится изрядно потрудиться, чтобы обосновать этот принцип, женщина же применяет его на практике по большей части машинально, ибо общество, всегда и во всем идущее навстречу человеку внешнему, с детства прививает женщинам чувство целомудрия, кладя его в основание всех других. Поэтому с того мгновения, как это бескрайнее покрывало, скрадывающее природную женскую грубость, падает, женщина исчезает. Душа, сердце, ум, любовь, обаяние — от всех этих совершенств не остается и следа. В той роли, в какой дочь Отаити пленяет девственной наивностью, европейская женщина вселяет ужас и отвращение. Это и есть последнее оружие, к которому прибегает жена, желающая истребить в сердце мужа остатки супружеской любви. Сила такой женщины — в ее уродстве, и она, тщательнейшим образом скрывающая любые мелочи, связанные с ее туалетом, от любовника, с радостью предстает перед мужем в самом невыгодном и непристойном виде.
Именно с помощью этого страшного оружия жена ваша станет изгонять вас из супружеской постели. Госпожа Шенди не имела в виду ничего дурного[348], когда напомнила отцу Тристрама о незаведенных стенных часах, ваша же супруга нарочно будет перебивать вас вопросами сугубо практическими. Там, где прежде царствовали движение и жизнь, воцарятся покой и смерть. Любовная сцена обернется полюбовным соглашением, его будут долго обсуждать и едва ли не заверять у нотариуса. Впрочем, поскольку на других страницах книги мы не раз доказывали, что ясно видим комизм иных переломных моментов супружеской жизни, на сей раз мы позволим себе пренебречь всеми теми забавными нелепостями, какие наверняка разглядела бы муза Вервилей
