Физиология брака - [85]

Рано или поздно обнаруживается, что в свете есть мужчина, чей вид до крайности раздражает вашу жену; она не выносит ни его тона, ни его манер, ни его шуток. Все его поведение оскорбляет ее чувства; он преследует ее своими любезностями, он ей отвратителен, она даже слышать о нем не желает. Кажется, она нарочно старается вам досадить, ибо мучителем ее оказывается тот самый человек, которого вы цените очень высоко, которого вы любите, потому что суждения его для вас лестны; жена ваша, естественно, объясняет ваше уважение к этому человеку исключительно вашим тщеславием. Если вы даете бал, устраиваете вечер или концерт, супруга ваша непременно затевает спор насчет этого человека и упрекает вас в том, что вы принуждаете ее проводить время в обществе, ей не подобающем.

— Во всяком случае, сударь, моя совесть чиста: я вас предупредила. Этот человек обязательно принесет вам несчастье. Уж поверьте, мы, женщины, разбираемся в мужчинах. И позвольте вам заметить, что этот барон, от которого вы без ума, — человек опасный, и вы совершенно напрасно допускаете его к нам в дом. Мыслимое ли дело: вы заставляете меня принимать человека, один вид которого мне отвратителен, а попроси я вас пригласить господина такого-то, вы бы наверняка отказали, потому что заподозрили бы, что его общество мне приятно! Не стану спорить, он прекрасный собеседник, человек услужливый, любезный; впрочем, вы куда лучше.

Все это — лишь некоторые из основ женской тактики, подкрепляемой обманчивыми жестами, взглядами, от которых не укрывается ни одна мелочь, коварными переливами голоса и даже паузами, скрывающими под собой западню.

Слыша такие речи, мало кто из мужей не соблазнится поймать жену в простенькую мышеловку: он зазовет к себе и господина такого-то, и пресловутого барона — козла отпущения — в надежде выяснить, кто из них ее мнимый избранник, а кто — истинный.

О! мне не раз доводилось встречать в свете молодых шалопаев, ничего не смысливших в любви и принимавших за чистую монету ту обманчивую дружбу, какой удостаивали их женщины, вынужденные прибегать к отвлекающим маневрам и устраивать мужьям такие же прижигания, какие мужья некогда устраивали им!.. Эти невинные жертвы старательно исполняли поручения своих мнимых любовниц, нанимали им ложи, скакали верхом вслед за их каретами по Булонскому лесу; в свете этих бедолаг почитали любовниками женщин, которым они не смели даже поцеловать руку, и самолюбие не позволяло им опровергнуть эти дружеские толки; подобно молодым священникам, произносящим мессу в отсутствие паствы, эти сверхштатные служители любви наслаждались показной страстью в отсутствие истинной.

Итак, возвращаясь домой, муж осведомляется у привратника: «У нас кто-нибудь был?» — «Около двух заезжал господин барон; он хотел повидать вас, сударь, но, узнав, что вас нет дома, не стал заходить, а вот господин такой-то и теперь наверху». Вы входите в гостиную и застаете жену в обществе юного холостяка, разряженного, надушенного, щеголяющего безупречно повязанным галстуком, — одним словом, истинного денди. Он держится с вами почтительно, жена ваша в его отсутствие украдкой прислушивается — не идет ли он, а когда он приходит, танцует с ним одним; если вы запрещаете ей с ним видеться, она приходит в негодование, и лишь много лет спустя (читайте Размышление о Последних симптомах) вы обнаруживаете безгрешность господина такого-то и виновность барона.

Один из самых ловких маневров, какие нам доводилось видеть, совершила юная женщина, которая в порыве непреодолимой страсти всеми силами выказывала ненависть к тому, кого не любила, а возлюбленного щедро дарила неприметными, но бесспорными знаками внимания. В тот миг, когда муж абсолютно уверился, что она любит sigisbeo[315] и ненавидит patito[316], она совершенно сознательно, повинуясь точному расчету, вовлекла patito в такую историю, которая внушила мужу и ненавистному холостяку, что и отвращение ее, и ее любовь были равно притворными. Окончательно сбив мужа с толку, она подбросила ему страстное письмо. Наконец, однажды вечером, разыграв славно состряпанную перипетию, красавица бросилась к ногам мужа, оросила их слезами и сумела обернуть развязку себе на пользу. «Я слишком уважаю и почитаю вас, чтобы избрать себе в наперсники кого-либо другого. Я люблю! В моих ли силах совладать с этим чувством? Но в моих силах признаться во всем вам, в моих силах умолять вас о помощи: защитите меня от меня самой, спасите меня от меня. Будьте моим повелителем, будьте суровы; увезите меня отсюда, удалите того, кто виновен во всех этих несчастьях, утешьте меня; я забуду его, я об этом мечтаю. Я не хочу изменять вам. Я смиренно прошу у вас прощения за то вероломство, на какое толкнула меня любовь. Не буду скрывать, я притворялась, что люблю кузена, лишь для того, чтобы ввести в заблуждение вас; я прекрасно отношусь к кузену, но люблю я... О, простите меня!.. Любить я могу только... (Горькие слезы.) О, уедем, оставим Париж». Она рыдала, растрепавшиеся волосы упали ей на плечи, туалет ее пришел в полный беспорядок; часы пробили полночь, и муж простил грешницу. Отныне кузен мог появляться в доме беспрепятственно, и Минотавр насытился еще одной жертвой.