Физики о физиках - [45]

Когда по возвращении сотрудники спрашивали Игоря Васильевича, как он сумел ответить на все вопросы, рассказать о всех деталях — ведь он сам непосредственно в этих работах участия не принимал, он отшутился:

— А я как Остап Бендер, каждый раз: e₂ — e₄.

Юмор всегда был ему свойствен, лукавый, но порой и беспощадный, до уничижения.

Курчатов терпеть не мог высоких слов, патетики, сентиментальности. О высоком старался говорить возможно простыми словами. Он любил пародировать штампы, это пародирование даже превращал в свой особый стиль.

— Физкультпривет! — кричал он в трубку, здороваясь со своими сотрудниками. — Ну, что мы сегодня дадим Родине?

Ясно, что физики, даже самые талантливые, не могут выдавать каждый день по открытию — сегодня, и завтра, и послезавтра… Уж кто-кто, а Курчатов отлично понимал это. Но, отворяя дверь в лабораторию, еще с порога вопрошал:

— Открытия есть? — и тон его нередко обманывал некоторых, заставлял их чересчур всерьез относиться к этому постоянно повторяющемуся восклицанию; хотя часто он обращался с таким вопросом именно к тем из сотрудников, от которых открытий и не ждал.

— Ну, отдыхайте, отдыхайте, — кончал он разговор, загрузив собеседника сложной и сверхсрочной работой.

— Ты его «озадачь», непременно «озадачь», — напоминал он, что надо показать задачу теоретику, — пусть попробует разрешить ее.

— Вот человек, не дает мне увлечься! — воскликнул однажды Курчатов полушутя, но не без досады, когда собеседник то и дело прерывал его трезвыми и несколько нудными вопросами и замечаниями.

Но теперь, в Харуэлле, весь он был собран и напряжен как пружина. Конечно, не «e₂ — e₄» услышала от него аудитория. Он должен был рассказать все, что нужно, но все-таки в чем-то удержаться, не сказать больше, чем нужно. Однако, раз он сюда пришел, раз именно он проявил инициативу — от имени нашей страны, от имени наших физиков, от своего имени, наконец, пришел ради великого дела, он раскроет главные карты, положит их на стол — как положил пачки отпечатанных докладов. И он продолжал быстро и четко отвечать на вопросы.

Это, казалось, уже установившееся течение разговора — сдержанный, полунамеком, вопрос и искрометный, но обстоятельный ответ — вдруг нарушилось. Английский переводчик запутался в физических терминах, и Игорь Васильевич, сразу уловив ошибку, тут же по-английски его поправил. В зале раздался дружный хохот. Сквозь официальность и сдержанность, чопорность даже, прорвались дружеские чувства к этому умному, обаятельному и сильному человеку с лучистыми глазами.

Встреча подходила к концу. Гостей провожают до машины, жмут руки.

Опять они молча едут по ровному асфальту, мимо коттеджей, среди моря тюльпанов. Игорь Васильевич устало откинулся на спинку сиденья, закрыл глаза. Но скоро выпрямляется и, обернувшись к переводчику, благодарит его за хорошую работу. Потом спрашивает:

— Как получилось?

— Хорошо.

— Мне тоже кажется — ничего получилось… недурненько.

На следующий день они увидели, «как получилось». Что делалось в прессе! «Дейли экспресс» писала, что Курчатов рассказал о таких вещах, которые «считались бы совершенно секретными в Англии и Соединенных Штатах». Другая газета под кричащим заголовком «Трагедия, разыгравшаяся в Харуэлле», с горечью сетовала: русские без стеснения рассказали о том, что у нас держится в секрете, и лишили нас приоритета даже там, где мы могли его иметь.

Одни выступали за сотрудничество с русскими. Другие намекали, что и у англичан есть что открыть и надо снять гриф совершенной секретности с этих работ. Третьи с досадой писали, что выступление Курчатова — не рекламное сообщение, каких было немало в американской печати, а первый серьезный научный доклад о термоядерных работах.

Каждый день они прочитывали все отклики. Курчатова крайне интересовала реакция на доклад. Ведь она говорила о многом.

Лед недоверия, молчания и секретности был сломлен. И никакие силы не могли теперь спаять его вновь.

Правда, ученые Запада долго еще опасались сделать ответный шаг.

Вот что писал американский физик Лэпп:

«Профессор Игорь Курчатов произвел потрясающее впечатление на английских ученых своим докладом о работах, которые ведет Россия с целью освоения термоядерной энергии.

Этот проницательный ученый, человек с пышной, окладистой бородой, сообщил подробности о работах, проводимых в Советском Союзе в области термоядерной энергии, и любезно роздал присутствующим текст своего доклада».

Американцы полагали, что в июле 1956 года на заседании Американского ядерного общества выступит Теллер и рассекретит работы, ведущиеся в США.

Теллер выступил, но не сообщил ничего нового. Он не подозревал, что все присутствующие получили по экземпляру полного текста доклада Курчатова, специально отпечатанного журналом «Ньюклеоникс».

«Слушая Теллера, который сказал значительно меньше, чем Курчатов в Харуэлле, мы испытывали не только разочарование, но и досаду из-за того, что человеку, находящемуся по ту сторону „железного занавеса“, пришлось поведать Западу об управляемой термоядерной реакции», — вспоминает Лэпп.

Затем наша страна сделала еще один шаг для установления научных контактов. На симпозиуме по космической электродинамике, происходившем в Стокгольме в конце августа того же 1956 года, делегаты Советского Союза — Лев Андреевич Арцимович и Игорь Николаевич Головин выступили с новым сообщением о работах по термоядерному синтезу.