Физики о физиках - [31]

Добрые слова приходилось слышать Иоффе и от Эйнштейна. В 1922 году в письме из Берлина жене он рассказывает: «Завтра буду у Einstein’a — получил от него настоятельное приглашение. Гринбергу, который был у него, он сказал: „У вас в России есть замечательный физик — обратите на него внимание“. Это также пошло на пользу закупок». Иоффе был тогда командирован Советским правительством за границу, чтобы закупить необходимое оборудование и достать литературу для возрождавшихся в России научных институтов.

К шестидесятилетию Иоффе получил от учеников подарок: запрессованный в пластмассу свой портрет в розовых очках. В этом подарке был заключен двоякий смысл. Во-первых, для Иоффе было праздником создание первой в стране пластмассы, потому что именно он поддержал только что зарождавшиеся исследования полимеров. А во-вторых, друзья не упустили возможности хоть в шутку посмеяться над своим учителем и показать, как они знают его характер, его умение быстро забывать плохое и снова и снова вспоминать о хорошем, большом и малом, где бы он его ни встречал. Но они совсем не хотели сказать, что Иоффе всегда поворачивается спиной к неприятностям и делает вид, что их не существует. Они отлично знали, что маленькие слабости не мешали ему, когда он видел несправедливость, активно вмешиваться, вступаться за правду. Если в беду попадали друзья, Иоффе не уставал беспокоиться о них, хлопотать, выручал их.

Вот письмо, написанное Абрамом Федоровичем Иоффе на своем официальном бланке, где сверху напечатано типографским шрифтом:

«Академик А. Ф. ИОФФЕ,

директор

Физико-технического института Академии наук СССР,

Ленинград, 21, Сосновка, 2. Телефон 1–89–78

30 июля 1940 г.

Дорогой Петр Иванович!

От Елизаветы Николаевны узнал Ваш адрес. Мы надеемся, что Вы скоро вернетесь в среду советских физиков, где Ваше отсутствие весьма болезненно ощущается. Ленинградский университет не может найти лица, которое хотя бы частично заменило Вас, и ждет Вашего возвращения на кафедру, на которой Вы воспитали столько прекрасных учеников. Но больше всего чувствует Ваше отсутствие советская электрофизика и электротехническая промышленность, для которых Вы были и являетесь высшим авторитетом. Ваш блестящий экспериментальный талант и обширные знания совершенно необходимы для успешной работы. Здесь никто Вас не может заменить. Это не только мое личное убеждение, но и единодушное мнение всех физиков и радистов, высказанное на недавних конференциях по электронным явлениям; там было немало Ваших учеников и я, Ваш учитель, которым Вы особенно дороги не только как выдающийся ученый, но и как близкий друг, которого мы привыкли уважать».

Письмо послано Петру Ивановичу Лукирскому — не в больницу и не за рубеж, где тот мог бы быть в командировке…

Петр Иванович Лукирский, один из трех первых учеников Иоффе, очень быстро вырос в крупного ученого. За ряд выдающихся работ он в 1933 году, еще не достигнув сорокалетнего возраста, стал членом-корреспондентом Академии наук. Но в тридцать восьмом году научное восхождение Лукирского обрывается…

Хлопоты Иоффе в Ленинграде не увенчались успехом, и тогда Абрам Федорович пишет письмо Лукирскому в лагерь. Вот почему официальный бланк — пусть начальство видит, что письмо от уважаемого академика, директора института, большой фигуры. Может, это облегчит существование Лукирского. И пусть письмо придаст силы самому Петру Ивановичу: «Мы убеждены, что ошибка, приведшая к Вашему осуждению, скоро разъяснится, что моральная и политическая чистота Ваших мыслей и действий будут выяснены».

На этот раз усилия Иоффе окончились победой. Сначала Лукирского перевели на легкую работу. Потом благодаря дальнейшим стараниям Иоффе его освобождают и реабилитируют. Потом он получает орден и в сорок шестом году выбирается в академики.

Такой успех службы правды и службы сердца Абрама Федоровича Иоффе был не единственным. Но были и поражения, боль за близких, боль за свое собственное бессилие. Однако он не прекращал попыток, снова и снова стремился помочь, выручить, спасти.

Раз во время банкета один из старых учеников попросил встать тех, кому когда-нибудь помог Абрам Федорович. Встал весь зал. Это получилось чересчур торжественно, и Иоффе засмущался.

Встречаются рассуждения о том, какая доброта более драгоценная и более высокая — от ума или от сердца. Как-то один писатель сказал, что без ясности ума нет ни подлинной доброты, ни истинной любви. Эти слова очень подходят к Иоффе.

Я разговаривала со многими учениками и сотрудниками Абрама Федоровича Иоффе, впрочем, большинство моих собеседников были и теми и другими. Не могу сказать, что все говорили одинаково или об одном и том же — вспоминались разные случаи, были свои оценки и свои акценты. Но самые значительные черты характера, деятельности не мог не отмечать, не подчеркивать каждый. И вот благодаря этой интенсивности освещения, особой яркости и одинаковости его в каких-то точках, моментах портрет получился очень контрастным. На самом деле не оставляло ощущение, что передо мной сообща, коллективно написанный портрет. Каждый кладет мазки отдельно, независимо от остальных, но нигде нет несовпадений, противоречий, диссонансов. Вот как составлялся портрет.