Физическая культура и спорт в отражении философских и социологических наук. Социология спорта - [78]

Такой принудительный характер арены Колизея резко отличал ее от олимпийской арены, превращая в формальность, в ничем не подкрепленную абстракцию все те принципы, которые составляли ядро олимпийской педагогической технологии.

Вывод в контексте вышеизложенного прост и предельно ясен. Доведя до абсолюта усиливающиеся уже в олимпийской религии тенденции политической секуляризации, бюрократизации механизма агонистического воспитания и образования, римский спорт стал одним из самых эффективных и востребованных социальных институтов прямого и косвенного политического манипулирования плебсом (толпой). Вместе с тем, превратив спортивный ритуал в действительно по-настоящему массовый, «агонистика Колизея», во-первых, до крайности его формализовала и выхолостила, во-вторых, способствовала его отчуждению от всего социума, за исключением политико-религиозной элиты, находящейся на высших государственных должностях. Низведенное до положения просто зрителей и пассивных участников остальное, подавляющее по численности социальное большинство оказалось отстраненным от активного участия в культовой жизни государства, перестало видеть в спорте собственно культ, стало воспринимать его как разновидность досуга и кровавого зрелища. Зрелища, которое будило у толпы низменные, звериные наклонности и «сводило на нет» ценностно-мотивационный эффект ранее самой сильной агонистической педагогической технологии.

Таким образом, эволюция «олимпизма» в «колизеизм», несмотря на несомненную закономерность указанного процесса превращения культуры в цивилизацию, объективно способствовала педагогическому краху олимпийской технологии массового воспитания и потенциальной реставрации всех (или многих) форм доолимпийской религиозности. Последнее стало одной из причин нескончаемой череды появления сект и субкультур.

Лекция 3. Религиозно-политическое измерение спорта

Древний спорт выступает неотъемлемой составляющей этого древнего западного мира, но в силу пространственно-временной локализации он не охватывает ни всю социальную жизнь, ни весь контингент. Состязания ведь проводились в определенное время, в определенном, специально построенном и оборудованном месте и в честь совершенно определенных событий и дат. А участвовали в них лучшие из лучших, наиболее подготовленные, специально тренированные люди из определенных (особенно в начале периода развития древнего спорта) категорий свободного населения. Как показывают мифы и эпос, у греков спортсменами были цари и герои, то есть люди, имеющие удачу, манну, харизму, отблеск божественной избранности. Да и в римской империи выдающиеся спортсмены не были сплошь рабами (как это представляется в идеологически тенденциозной литературе). В римском спорте было множество аристократов – патрициев, несколько представителей императорского дома и императоров. Другой вопрос, что уже тогда существовало деление на спортсменов-любителей (свободные граждане) и профессионалов (подневольные рабы). Наиболее сильные и смелые спортсмены-рабы в гораздо большей степени, чем где-то еще, имели реальный шанс получить свободу на арене в качестве награды за доблесть и как признание благоволения богов (пример легендарного Спартака).

Религия же и в Древней Греции и в Древнем Риме также была довольно ограничена в своих практических рамках. Она носила довольно светский характер: древние не столько служили богам, сколько богов почитали, но заставляли служить себе. Весьма утилитарный, практичный подход, в котором звучат отголоски традиции наказания фетиша или снятия запрета на убийство тотемного животного по необходимости.

У греков и римлян в древности было время сражаться, трудиться, приносить жертвы и, в том числе, заниматься спортом. Это не показатель раздвоенности их жизнедеятельности. Точно так же, как у средневековых христиан не было никакого удвоения мира, поскольку вся их жизнь была подчинена вере в Бога. Раздвоенность мира появляется позже, по мере секуляризации производственной практики и быта. И не у темных крестьянских масс, а в среде аристократии и других привилегированных слоев населения, прежде всего духовенства, представители которого занимались философией и наукой, расширяя свой кругозор и постепенно отходя от религиозной ортодоксии. Но и для них религиозные чувства, представления, ритуальная практика, религиозно-мифологическая область искусства продолжали в сумме оставаться, по утверждению Е. Ф. Солопова (2013), «особого рода практической жизнью». И самое главное, что сфера спорта, выросшая из дохристианской спортивной традиции на почве буржуазной секуляризации европейского мира, по-прежнему оставалась неотъемлемой частью этой «особого рода практической жизни», уже не противоречащей, а адаптированной к буржуазно реформированному христианству.

В частности, союз буржуазного спорта и обуржуазившейся христианской церкви ознаменовал себя на новой моральной основе. Новый (буржуазный) образ праведной жизни уже не противоречил звериному эгоизму свободного предпринимательства и свободной конкуренции. А новое понимание свободы и равенства отлично реализовалось в сфере современного спорта. Именно в спорте философами – экзистенциалистами и постмодернистами – позиционируется наличие той сферы деятельности, в пределах которой, согласно сентенциям И. Канта, «истинно нравственный поступок должен быть абсолютно свободным, не связанным ни с каким принуждением, ни с какой личной заинтересованностью в последствиях поступка».