Финляндия. Творимый ландшафт - [15]

Но в целом росписи по манере явно отличаются друг от друга: храм в Лохье расписан людьми с «хозяйственной ориентацией», а в Хаттуле – с «гламурной». В Хаттуле мы видим иллюстрированную энциклопедию средневековой моды. Здесь, например, в сцене нахождения Святого Креста святой Еленой не повторяются у самой святой, ее спутниц и слуг ни головные уборы, ни фасоны башмаков, тогда как в Лохье все одеты одинаково, и художника интересует лишь цвет платья, чтобы строить композицию и вносить в нее разнообразие. Кто точно расписывал Лохью, можно только гадать; известно лишь, что она была построена к 1480 году и ее росписи датируются тоже приблизительно – по гербу епископа Арвида Курки (1510–1522).

И наконец, в Наантали, как и в головном монастыре Святой Биргитты в шведской Вадстене, бок о бок жили и монашки и монахи, так что художниками могли бы тут являться и мужчины. Да и на своде церкви Святого Креста есть сюжет: Дева Мария спасает художника, которого дьявол пытается столкнуть с лестницы. Однако в традиции закрепилась смелая мысль о живописи монахинь, и сопротивляться ей не хочется.

Тут я сделаю одно пространное историческое отступление. Вслед за названиями «Хаттула» и «Лохья» всегда ко мне приплывает «Под сенью девушек в цвету». Пруст начал писать своих «европеянок нежных» как раз тогда, когда Рерих путешествовал по финским храмам. Финская ривьера была курортом Петербурга. С пароходов и яхт, с поездов, которых было в десятки раз больше, чем теперь, в Иматре, Териоках, Хельсинки, Пюхтяя, Ловисе, Наантали, на Ханко высаживались прекрасные создания в легких летних платьях и чудных огромных шляпах, их русалочьим смехом полны были новые супермодные аттракционы – пляжи, пансионы, купе скорых поездов, каюты морских лайнеров, рестораны (тогда ведь написано «здесь ресторан, как храмы, светел / И храм открыт, как ресторан»). Земной рай, отравленный соблазнами, цвел свои последние годы перед Первой мировой.

Чтобы ощутить аромат этого цветения-гниения жизни эпохи модерна – нашей северной «Смерти в Венеции» – при советской власти любили прогуляться по заливу от Репино через Комарово до Зеленогорска. Эта мнемоническая прогулка вдоль некогда роскошных пансионов и дач, принадлежавших бенефициарам российской промышленной революции, занимала часа полтора: дышишь воздухом с моря и размышляешь на тему Vanitas, озирая детские сады в югендстиле и их обитателей в панамках-сыроежках, цветных трусах и одинаковых белых майках. На одной такой даче с верандами в Комарово жили еще старые большевики. В погожие дни выходили они на полянки в Горелый лес со своими складными стульями обсуждать Циммервальдскую левую. В 1990-е, когда остатки патерналистского государства рухнули, вместе с ними обрушились и резные дачи либерти: их захватили бомжи и спалили сезона за два.

Теперь за воспоминаниями о 1900-х надо ехать дальше, в Ловису, на Ханко, в Наантали или хоть в Савонлинну, где из окон великолепного пансиона 1915 года, построенного для любителей оперы, которые ежились от промозглого сквозняка в крепости-руине на первых фестивалях, открывается вид на бухту, острова и замок с его впечатляющими выносными сортирами на самых верхах башен над гранитной голой скалой. А ближе всего пансионы прекрасной Ловисы, стоящие на первой линии, тогда как на второй, изображенной Добужинским, дремлют себе домики-сараи времен Фридрихсгамского мира.

Сама жизнь тех лет словно бы замерла в Наантали. Здесь можно остановиться в ампирном пансионе-особняке и посещать шведский стол в ресторане на пристани, прямо под стеной биргиттинской церкви, в котором, как у нас когда-то в ресторане Витебского вокзала, все, кроме меню, аутентично эпохе историзма и модерна. Ресторан в Наантали открыт круглый год: это не заведение для одних только туристов, но место, куда приходят местные жители, молодые матери с колясками или пожилые господа, у которых в отпуску кухарки, и прифрантившиеся старые дамы любят сюда заглянуть, чтобы посидеть, поговорить, съесть разных копченых-соленых лососей-селедок-ряпушек, моченых свеклы, яблок и брусники, чечевичного супу, всевозможных жарких, пива выпить разного, или какого угодно вина, или опять-таки кофе с фисташковыми шведскими булочками. Сидят все в огромном зале с эстрадой, украшенном по сезону ветками ели или дуба и цветами, смотрят на яхты в гавани или в панель жидкокристаллическую.

Но самое сильное впечатление производит променад в Ханко, огибающий бухты и тянущийся вдоль пляжа мимо отлично отреставрированных отелей заката Российской империи, прямо-таки для гостей яхты «Штандарт». Тут в августе девушки в цвету делили удобный пляж подковой с перелетными серыми гусями и любовались открытым полукругом рейда. В 2010-м в музее Ханко была выставка «Последовательницы моды», сделанная на основе собрания одной шведской семьи, дамы которой из поколения в поколение жили на Ханко, владея также домом в Турку и усадьбой в Туусуле. Некая Хильдегард Сванбёк предоставила музею одежды своей бабушки Эмилии Бергенгейм-Экестуббе и пра- и прапрабабушек из Армфельтов и Энескёльдов. Эмилия выстроила виллу в спа-парке Ханко в 1893 году, после того как муж ее, барон Эдуард Бергенгейм, сын архиепископа Эдуарда Бергенгейма, внезапно скончался на своей керамической фабрике в Харькове. (Это был первый в России завод по производству керамической плитки и кирпича. И в этом заводском имении проводил лето 1886 и 1887 годов родственник Бергенгеймов Густав Маннергейм