Финиш для чемпионов - [15]

— Как-как? — Турецкий напрягся в ожидании, отложив кипу свидетельств, среди которых одно его чем-то обеспокоило, но у него будет время разобраться с этим после. — Одурманенные?

— Я никогда не вникал в подробности Наташиных спортивных дел, я математик, знаете ли, но сейчас отчетливо вспомнил. Наташа действительно… она была сердита и говорила кому-то по телефону, что в «Авангарде» не место дурману и одурманенным. И при этом повторяла фамилии Лунина и Бабчука, да-да, в точности как вы сказали.

— У вас есть предположения, что бы это могло значить?

— Никаких. Подробностей Наташа мне не сообщала, а я не спрашивал. Наташа рассказала бы мне, если бы сочла нужным. Мы уважали друг друга…

— Когда это было?

— Боюсь, не смогу помочь. Хронология встает на дыбы. За неделю до… или за месяц… нет, я что-то путаю… Наташа у нас всегда следила за числами… Наташа…

— Не волнуйтесь, Константин Германович, — поспешил его утешить Турецкий. — Если даже не вспомните, ничего страшного. Если вспомните, сообщите все-таки мне.

— Можете на меня рассчитывать, — с излишней, возможно, высокопарностью пообещал Чайкин.

Турецкий отметил эту высокопарность мельком, вскользь, поскольку его в данный момент занимало нечто другое. В груде бумаг, извлеченной из модернистского шкафа, который состоял из соединенных причудливым образом полочек и ящиков разной формы, он наткнулся на один документ, важность которого успел отметить, но полностью оценил ее только сейчас.

— Константин Германович, ваша жена была членом «Клуба по борьбе с запрещенными стимуляторами»?

10

Снова тяжелый, выматывающий день — и никаких результатов! Надя Кораблина выходила из спортивного зала, неся свое изумительное тело, как чашу, полную разочарования. Алла Лайнер снова унизила ее, высмеяла перед остальными девчонками — менее совершенными, менее красивыми, менее способными, чем она! А они смотрели и радовались, должно быть, что Надя, прирожденный лидер, новая олимпийская суперзвездочка, так промахнулась. Она ведь и в самом деле промахнулась, себе-то врать не станешь. Никак ей не дается эта новая, вроде сделанная специально под нее программа! Особенно сложным оказался элемент с булавой. Плохо получается, с заметным мышечным усилием, с какой-то лошадиной чрезмерной натугой. А художественная гимнастика — это искусство изящества. Свирепый оскал, напряжение сведенных мышц простят борцу или штангисту, но гимнастка обязана улыбаться. Несмотря ни на что, вопреки всему.

А попробуй тут поулыбайся, когда физические силы истощены! Надя уже неделю чувствовала, что она на пределе. Но сейчас, когда все старания ушли впустую, усталость охватила ее целиком. Она последней покинула после тренировки спортивный зал, когда-то бывший для нее воплощением мечтаний как дворец сказочного принца, и позже всех вошла в душевую. Лайнер не остановила ее, не утешила, как бывало раньше, и это нанесло Надиному сердцу еще одну рану. Прежде строгость тренера компенсировалась вспышками великодушного прощения, сегодня Алла Александровна осталась отстраненна и холодна. Зачем она так? Почему? В чем причина? У тренера, как у любого человека, могли быть свои неприятности, происходящие вне стен спорткомплекса, она могла срывать на подопечных злость, но Надя не хотела в это верить. В ее глазах тренер не имела слабостей, она воплощала собой абсолютную справедливость — и не только спортивную. Великолепная Алла Лайнер сжимала в руке карающие молнии, но тем сильнее хотелось от нее милосердия, участия и поддержки. Пусть бы сто раз обругала перед всеми, зато наедине по-матерински обняла (рядом с ее ста восьмьюдесятью сантиметрами роста Надя чувствует себя маленькой девочкой) и шепнула: «А все-таки ты умница, у тебя рано или поздно получится. Не исключено, что уже на следующей тренировке. Я в тебя верю». Но сегодня… ничего: ни участливого слова, ни утешения! А что, если Надя и в самом деле надорвалась, истощила свои невеликие силы, осталась пустая, как выжатый лимон? И это в начале спортивной карьеры. Тогда уж точно с гимнастикой надо завязывать. Но до чего же обидно! Заплакать, что ли? Уже и в носу щиплет…

В душевой Надя обнаружила, что, как она ни задержалась, здесь кроме нее обретается еще одна поздняя пташка: Лия Звонарева. Ишь, полирует спину скрабом, будто в салоне красоты. Надя отвернулась к стене и открутила побольше кран горячей воды, облаком пара отгораживаясь от Лийки: разговаривать не хотелось. Они подругами отродясь не были… Конечно, настоящей дружбы между гимнастками никогда не бывает (как дружить с соперницей?), но даже если вычесть всеобщую зависть и подозрительность, между этими девушками — ни тени сходства. Кораблина — звезда, а Звонарева — так, середнячок. Не то чтобы на грани вылета, но слеплена не из чемпионского теста. Правда, это ее, кажется, не слишком беспокоило: Лия никогда не была честолюбива. Зато общительна, компанейский человек. Вот только нужна сейчас Наде Лийкина общительность, как рыбке зонтик…

— Надя, хочешь, возьми мой скраб. Выжимай, не жалей: здесь еще полтюбика.

— Спасибо, мне ни к чему.

Как ни старалась Надя избежать разговора, слово было сказано, и тотчас Лия вместе со своим недовыжатым тюбиком скраба перекочевала поближе к Надиной кабинке, завилась вокруг юрким вьюном.